Свора Герострата
Шрифт:
Одет Герострат был в полевую «афганку» без погон или каких-то других знаков различия. Она казалась поношенной, но чистой.
Двигался он, как я уже отмечал, порывисто, очень быстро. При этом в движениях участвовало все его тело, и в первый момент на ум приходило сходство Герострата с кукольным паяцем. Только кукольный паяц не способен передать то совершенство, с которым кроме всего прочего Герострат владел своей мимикой.
За эволюциями его лица уследить было не менее сложно, чем за перемещениями тела. Выражения этого лица сменяли друг друга с сумасшедшей, невероятной скоростью. А так как мы привыкли видеть за мимикой некое внутреннее содержание, возникало ощущение, что это эмоции — самого разного рода — выплескиваются из Герострата, да так быстро,
— А ты, дочурка, что притихла? — это Герострат говорил уже Люде, девушке, которая не захотела мне представиться.
Он присел к ней и приобнял за плечико.
— Ну, не грусти. Проблемы? Быстро решим твои проблемы.
И вот он снова на ногах, снова деятелен и подвижен. Он обежал вокруг стола, придирчиво разглядывая сервировку:
— Ай, Семен, ай, молодец! Решил порадовать старика! Спасибо! Давно закусона такого не видел.
Семен смущенно зарделся. Было видно, что похвала Герострата ему приятна.
Сумасшедший дом, подумал я. И им всем это нравится? Да, чужая душа — потемки, нечего сказать.
Герострат, на полсекунды выпущенный из поля зрения, снова очутился возле меня:
— Ну что ж, Боря, хоть ты и шестой сегодня, хоть и лишний, но прошу, не откажи — поучаствуй в трапезе. Уважь, так сказать, компанию.
— Уважу, конечно, — освоившись с ритмом, в тон ему отвечал я. — Отчего не уважить?
— Давай, давай, садись за стол. Вы тоже, дети мои, присаживайтесь. Семен, убавь звук у ящика.
Семен послушно уменьшил громкость у телевизора, на экране которого до предела чем-то разобиженные азиаты организовывали новый мордобой.
— Сейчас откроем коньячок, — Герострат потирал руки, — ликерчики. Давайте, давайте. Не будем откладывать удовольствие.
Все потянулись к столу. Герострату, естественно, было выделено место во главе. Семен сел по правую руку, меня Герострат усадил по левую. Рядом со мной расположился Юра, напротив его — Андрей, далее — Люда и Венька Скоблин.
Семен открыл бутылку и разлил коньяк по стопкам. Герострат на это время перестал нести околесицу и уставился на меня своими большими, чуть навыкате, светло-голубыми глазами. Я попытался выдержать его взгляд. Сначала это представлялось нетрудным делом, даже несмотря на непрерывную смену выражений его лица. Тем более, что взгляд Герострата не имел ничего общего с волевым, завораживающим взглядом моего нового знакомца Леонида Васильевича. Но когда вдруг я осознал, что разглядывает-то он меня одним глазом, а второй — направлен совершенно в другую сторону, то не выдержал и сморгнул, почувствовав острый приступ брезгливости.
Явная шиза, решил я, наблюдая это чудовищное косоглазие. Как мог Мартынов так ошибиться?
Едва Семен успел наполнить стопки, как Герострат схватил свою и немедленно вскочил, нависая над столом. При этом он умудрился не расплескать ни капли, хотя стопки были наполнены до краев. Поднимаясь привычно вслед за ним, я успел разглядеть у него на подбородке длинные сверху вниз, белые и тонкие полоски старых давно заживших шрамов. Еще одна деталь к колоритному образу.
— Дети мои, — начал Герострат. — Я спешу поздравить себя, вас, всех, кому это интересно, с тем, что наши ряды пополняются сегодня новым братом, который без принуждения, но по доброй воле решил вступить в наше сообщество, чтобы нести вместе с нами факел яркого очищающего пламени, которым мы когда-нибудь подпалим весь этот прогнивший насквозь, погрязший в мелких страстишках мир.
А сам-то ты не мелковат? — подумал я, поднимая свою стопку на уровень глаз. Идейка не нова, лозунги стары, как Вселенная. Если это все, что ты можешь им предложить, удивительно, почему они до сих пор не разбежались.
— Я не сомневаюсь, — продолжал между тем Герострат, — что, примыкая к Своре, он найдет среди нас братьев по духу, по образу мыслей и чувств. Сегодня мы пьем за тебя, Борис, сын мой. Ты сделал правильный выбор, и мы все счастливы видеть тебя среди нас.
Он выпил коньяк, не смакуя, одним большим глотком. Остальные последовали его примеру. И я в том числе.
Потом расселись по своим местам, набросились на закуску. Герострат снова на меня уставился. Я старался выглядеть невозмутимым, нацепил на вилку ломтик консервированной ветчины, прожевал, закусил хлебом.
— А теперь, — сказал Герострат после недолгой паузы, — я объясню, почему ты сделал именно ПРАВИЛЬНЫЙ выбор!
Все остальные, как по команде, перестали жевать, положили вилки и приготовились слушать с очень похожим выражением на лицах; настолько похожим, что мне стало не по себе.
— Видишь ли, Боря, — Герострат резко сбавил темп ведения разговора, теперь он говорил медленно, с расстановкой, словно бы взвешивая в уме каждое произносимое слово — не говорил, а вещал, — человек порочен по самой своей природе. Это доказывает история как древнейших, так и современных цивилизаций. Все всегда повторяется, на более высоком технологическом уровне развития, но повторяется: войны, насилие, жадность, вероломство, предательство. Человек в принципе не способен вырваться из порочного круга. Это не теорема, это аксиома, которая уже не требует доказательств — слишком большой опыт за ней стоит. Потому нет смысла искать пути для улучшения положения. Улучшить его можно, лишь изменив в корне человеческую природу, а это, как уже говорилось, невозможно…
Демагог, подумал я. И они эту туфту еще слушают. Вон даже как — разинув рты. В самом деле, гипноз какой-то. Но ведь на меня почему-то не действует!…
— Но тогда теряется всякий смысл жизни, — вещал Герострат, — а тем более — смысл его поисков. Но личность — я имею в виду Личность с большой буквы — не способна существовать без этого; смысл нужен ей, как воздух, иначе — водка или петля. И вот, когда она, Личность, попав в переделку, во всей мере осознает объективную реальность порочного круга, но сама не может найти нового смысла для себя жить, она приходит ко мне, к нам, и я говорю: да, тот смысл, о котором тебе твердили всю твою жизнь учителя, родители, приятели и подружки, — чушь, блеф, дерьмо, способ управлять тобой и твоими желаниями. Я же знаю другой смысл, другую цель.
Подумай, представь себя мультимиллионером. Предположим, ты заработал свои деньги честным трудом. Пахал, не разгибаясь, день и ночь. Сжег уйму физической и нервной энергии, чтобы обеспечить себя и своих детей виллой, яхтой, парком автомобилей. Ты добился, ты получил все это. Хотя и подорвал здоровье, но счастлив, потому что у тебя есть сын, который никогда не узнает слова «нужда». И вот тут приходят молодые и наглые, они похищают твоего сына и требуют в качестве выкупа за его жизнь все, что у тебя есть: яхту, виллу, парк автомобилей, твои мультимиллионы. Киднепинг — это киднепинг. Ты готов все отдать и отдаешь, ну и ответь теперь, где годы работы; куда делось все, что ты создал своим умом и своими руками, в течении целой жизни?.. В пустоту. Все — молодым подонкам.
Так или приблизительно так заканчивается любой «правильный» путь. Я же предлагаю тебе другое: жизнь, быструю, яркую, как вспышка. Будет она такова, что перед тобой склонят головы и высшие, и низшие мира людей, потому что сами они жить подобно тебе не способны. И не нужно для этого особых усилий: живи, как жил, но копи волю, энергию и в нужный момент полыхни, взорвись так, чтобы тебя запомнили. Сожги храм, как когда-то это сделал Герострат с храмом Артемиды, сожги город, как когда-то Нерон сжег Рим, сожги полмира, как когда-то это сделали Гитлер и Сталин. И не жалей ни храма, ни города, ни полмира. Сожги. Все равно человеки когда-нибудь сделают это сами, но медленно, оправдываясь лозунгом «спасения нации». И забудутся имена строителей храма и имена строителей города, и имена тех, кто пописывая статейки, в кафетериях Парижа, пытался остановить «вторжение варваров» — они уже забылись. Но имена тех, кто сознательно ставил себя, свою жизнь вопреки общепринятому смыслу; тех, кто перешагивал через него, выбирая свой собственный путь, будут помнить всегда. И везде. И давайте за это, дети мои, тоже выпьем!