Свой среди чужих

Зверев Сергей Иванович

Неприятности можно было предотвратить только одним способом – «завязать» юных актрис на себе целиком и полностью. Посоветовавшись с Липницким, Шершнев и Савин решили сразу же после окончания съемок пристраивать девчонок на Невский. Зависимость от наркотиков (вкус которых многие будущие «звезды» распробовали еще во время съемок) как нельзя лучше способствовала осуществлению этого плана. Тех же, кто не хотел заниматься проституцией, «уговаривали». После применения особых методов соглашались все. А некоторые даже входили во вкус.

Все было хорошо до тех пор,

пока в студии не появилась эта длинноногая малышка Алька. Играла она, конечно же, потрясающе, но из-за невыносимого характера доставляла Шершневу массу неприятностей. После окончания съемок Алька наотрез отказалась идти на Невский. Кроме всего прочего, пообещала, что обязательно расскажет своему дяде, какие дела творятся на студии. Пришлось сдать ее парням Кайзера, потому как связи у этой девчонки были не хуже, чем у самого Савина, – дядя-то работал в Московском уголовном розыске…

Однако Алькина смерть не принесла долгожданного успокоения. Во-первых, расследование поручили майору Парамонову, который славился своей неподкупностью и принципиальностью. Во-вторых, на студии вдруг появился какой-то странный тип, который совал свой нос куда не следует.

Милиции Савин не боялся. С его связями ничего не стоило утихомирить неподкупного Парамонова – один телефонный звонок, и майора немедленно отстранят от расследования. Но вот тот, второй, Андрей Корнилов, действовал Савину на нервы. Он был непредсказуем и поэтому вдвойне опасен. А тут еще и Жека сорвался. Не выдержал, сердечный, мощной психологической нагрузки. Пришлось убрать и его, а заодно напомнить нахальному Корнилову, кто в доме хозяин. Но, вопреки ожиданиям, тот не испугался…

Савин ждал звонка от Липницкого почти два часа. Ждал терпеливо, ничем не выдавая своего волнения, хотя его нервы были напряжены до предела. Время от времени он вставал, подходил к окну и глядел на улицу сквозь приоткрытые жалюзи. Затем вновь садился за стол и, не отрываясь, смотрел на сотовый телефон. Однако, когда телефон наконец зазвонил, Савин вздрогнул от неожиданности.

– Слушаю… – немного нервно произнес он.

В трубке послышался напористый голос Липницкого.

– Ты один?

– Один, – выдохнул Савин и, чуть помедлив, спросил: – Ну, какие новости?

– Не по телефону, – отрезал Липницкий и предупредил: – Еду к тебе. Жди.

По голосу начальника службы безопасности Савин догадался, что зря ждал хороших новостей. Однако, когда Липницкий переступил порог кабинета, заставил себя подняться навстречу гостю и даже непринужденно улыбнулся.

– Садись и рассказывай. Кофе хочешь?

– Не хочу, – покачал головой Липницкий.

Высокий, поджарый, с худощавым вытянутым лицом, он был похож на идущую по следу борзую. Даже не верилось, что в прошлом месяце Липницкому стукнуло пятьдесят, – он поддерживал себя в хорошей спортивной форме, каждое утро начинал с пробежки, обедал строго по графику, а выходные проводил в тире. Они дружили много лет, и все эти годы Савин искренне восторгался силой духа Липницкого. Даже когда того убрали из органов, он не стал распускать нюни,

а открыл свое охранное предприятие, переманив к себе самых лучших специалистов со всего Питера. Уже тот факт, что Липницкий поддерживает дружеские отношения с Кайзером, говорил в его пользу.

– Тебе удалось выяснить, кто этот Корнилов?.. Как думаешь, с ним можно договориться? – нарочито небрежно спросил Савин, с тревогой ожидая ответа на свой вопрос.

– Похоже, что нет. Час назад из Москвы мне прислали его досье. Оказывается, Корнилов – начальник угро в одном из московских отделений милиции.

– Хорошие ты новости принес… – озадаченно протянул Савин и вопросительно посмотрел на Липницкого. – Но какого черта он здесь делает?

– Потанина – племянница Дорофеева, друга и сослуживца Корнилова. Похоже, Дорофеев собирался приехать в Питер сам, но после огнестрельного ранения попал в больницу. Вместо него поехал Корнилов.

– Может, предложить ему деньги?

– Не возьмет.

– А если очень много?

– Не получится. Слишком твердолобый. Короче, принципиален, законопослушен и нетерпим к «врагам народа». Его уважают и побаиваются. Но это в Москве. А в Питере он – чужак. Но сейчас, когда он знает, чем конкретно мы занимаемся, становится опасным и для нас.

У Савина задрожали колени.

– Ты хочешь сказать, что все может окончиться очень плохо?

– Да. Если мы не примем экстренные меры.

«Опять труп… Опять расходы… Господи, как мне это надоело! Только на наших заказах Кайзер заработает себе целое состояние», – вздохнул Савин, однако вслух сказал совершенно другое:

– Действуй, как считаешь нужным. Только не надо говорить Кайзеру, что Корнилов – начальник угро. А то цену заломит, будь здоров.

Липницкий кивнул в знак согласия и легко поднялся со стула. У входа задержался и бросил на Савина долгий проницательный взгляд.

– Ну что еще? – нервно дернулся тот.

– Мне не нравится, как ведет себя наша звезда.

– Что ты имеешь в виду?

– В последнее время Шершнев много пьет. А когда напивается, у него слишком развязывается язык. Мне кажется, тебе надо серьезно поговорить с ним.

– Хорошо, я поговорю.

– И еще. Его стиль жизни внушает опасения. Большую часть времени он проводит в кабаке. Или устраивает оргии на даче. А любовниц меняет так часто, что мои парни не успевают запомнить их в лицо.

– Шершнев – творческая личность, – неуверенно возразил Савин. – У него совершенно иной склад ума, чем у нас с тобой.

Липницкий лишь пожал плечами.

– Мое дело – предупредить. Твое – принять меры.

– Я поговорю с ним, не волнуйся, – пообещал Савин. – И звони мне сразу, как только возникнет необходимость. Я должен быть в курсе всего!

Когда за Липницким закрылась дверь, Савин в изнеможении откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

«Черт побери, Шершнев опять сошел с тормозов. Только этого мне не хватало! Да, Севка прав – нужно срочно что-то делать. Иначе Родион наломает дров, и все мои старания – коту под хвост».