Священная книга оборотня
Шрифт:
– Ух… По этой точке зрения, существует ограниченное количество имен, потому что обществу нужно ограниченное количество человеческих типов. Несколько моделей рабочих и боевых муравьев, если так можно выразиться. И психика каждого человека программируется на базовом уровне теми ассоциативно-семантическими полями, которые задействует имя и фамилия.
– Чепуха, – сказала я раздраженно. – В мире нет двух похожих людей с одинаковыми именами.
– Как нет и двух похожих муравьев. Но тем не менее муравьи делятся на функциональные классы… Нет, имя – серьезная вещь. Бывают имена – бомбы замедленного действия.
– Что вы имеете в виду?
– Вот вам история из жизни. В Архивном институте работал
К этому моменту во мне бушевал гнев – мне казалось, что он пытается меня оскорбить, хотя никаких рациональных оснований для такого предположения не было. Но я помнила, что важнее всего сохранять контроль. Что мне вполне удавалось.
– Неужели? – спросила я вежливо.
– Да. В сумасшедшем доме он ни с кем не разговаривал, только орал на всю больницу. Иногда «same shit different day!» [8] , а иногда «same shite different night!» [9] . Не зря, значит, английским занимался – кое-что запомнил. В конце концов, увезли этого Шитмана на машине с военными номерами, понадобился спецслужбам, скажем так. И что с ним теперь – никто не в курсе, а кто в курсе, тот не скажет. Такой вот сон в летнюю ночь, деточка. А говорите, ничего от имени не зависит. Зависит, еще как. Если у вашей подруги в фамилии матерное слово, путь у нее один. Сумасшедший дом рано или поздно. Кстати, Шитману еще повезло, что он спецслужбам понадобился. Ведь слышали, наверно, про наши сумасшедшие дома. Там за сигарету минет делают…
8
То же самое дерьмо, другой день!
9
То же самое дерьмо, другая ночь!
Тренировка духа с помощью человека-раздражителя похожа на азартную игру, в которой все ставится на кон. Выигрыш в ней велик. Но если не выдерживаешь и срываешься, проигрываешь все начисто. Я вынесла бы и работу в долг, и пушкиниста Говнищера, и его мат, не брось он на чашу весов этот минет за сигарету. К нему я оказалась не готова.
– Деточка! – закричал Павел Иванович. – Деточка, ты что? Ты что делаешь, гадина? Милиция! Люди! Помогите!
Когда он стал звать милицию, я опомнилась. Но было поздно – Павел Иванович получил три таких плетки, которых не постыдился бы и Мэл Гибсон. И хоть эти три плетки были гипнотическими, по его спине потекла настоящая кровь. Конечно, я пожалела о содеянном, но это всегда случается секундой позже, чем надо. К тому же я опять схитрила в своем сердце – зная, что меня вот-вот охватит раскаяние, и уже как бы принимая всей душой позу кающейся грешницы, я напоследок с мстительным сладострастием прошептала:
– Вот тебе от Юной России, старый козел…
Оглядывая сейчас свою жизнь, я нахожу в ней много темных пятен. Но за эту минуту я испытываю особенно острый стыд.
Многие храмы в Азии удивляют путника несоответствием между бедностью пустых комнат и многоступенчатой роскошью крыши – с загнутыми вверх углами, драгоценными резными драконами и алой черепицей. Символический смысл здесь понятен: сокровища следует собирать не на земле, а на небе. Стены символизируют этот мир, крыша следующий. Посмотреть на само строение – халупа. А посмотреть на крышу – дворец.
Контраст между Павлом Ивановичем и его крышей показался мне настолько же завораживающим – несмотря на то, что духовный символизм здесь отсутствовал полностью. Павел Иванович был мелким гуманитарным бесом. Но вот его крыша… Впрочем, все по порядку.
Звонок раздался через два дня после экзекуции, в восемь тридцать утра, слишком рано даже для клиента со странностями. Высветившийся номер ничего мне не сказал. Я встала в четыре утра и успела к тому моменту переделать множество дел, но все равно на всякий случай протянула заспанным голосом:
– Але-е…
– Адель? – раздался бодрый голос. – Это тебя по объявлению беспокоят.
Я уже сняла объявление с сайта, но кто-то вполне мог засэйвить его на будущее, клиенты так часто делают.
– Дайте девочке поспать, а?
– Какое поспать, на выезд с теплыми вещами!
– Я еще не проснулась.
– Три тарифа за срочность. Если будешь на месте через час.
Услышав про три тарифа, я перестала ломаться и записала адрес. Одна из моих латиноамериканских сестричек рассказывала, что панамский генерал Норьега любил пить виски всю ночь напролет, а рано утром вызывал к себе для секса одну из шести постоянно состоявших при нем женщин – сестричка это знала, поскольку была одной из них. Но это Панама – кокаин, горячая кровь. А для наших широт такой ранний жар был странноват. Но опасности я не ощутила.
Для скорости я поехала на метро и минут через пятьдесят прибыла на место. Клиент жил в тихом центре. Войдя во двор нужного мне дома (высокой бетонной свечи с претензией на архитектурное новаторство), я сперва решила, что ошиблась и тут задворки какого-то банка.
Возле металлических ворот в стене стояли два охранника. Они смотрели на меня с хмурым недоумением, и я показала бумажку с адресом. Тогда один из них кивнул на неприметное крыльцо с домофоном. Я пошла к домофону.
– Адель? – спросил голос в динамике.
– Она самая.
– Иди на второй этаж, последняя дверь, – сказал домофон. – Там увидишь.
Дверь открылась.
Это не особо походило на жилой дом. Лифта не было; лестницы, собственно, тоже. То есть она была, но кончалась на втором этаже, упираясь в черную дверь без глазка и звонка, рядом с которой в стене блестела крохотная линза телекамеры: как будто кто-то скупил все квартиры в доме, начиная со второго этажа, и сделал общий вход. Впрочем, вульгарное сравнение, от отсутствия легитимной культуры крупной собственности. Звонить не потребовалось – как только я подошла, дверь открылась.
На пороге стоял крепкий мужик лет пятидесяти, одетый под бандита девяностых. На нем был адидасовский спортивный костюм, кроссовки и золото – браслет и цепь.
– Заходи, – сказал он, повернулся и пошел назад по коридору.
Место было странным и напоминало служебное помещение. Одна из дверей в коридоре была приоткрыта. В просвете виднелся никелированный металлический шест, нырявший в круглую дыру в полу. Но клиент захлопнул дверь перед моим носом, и я ничего не успела рассмотреть.