Священный меч Будды
Шрифт:
— Ты прав, Казимир. А теперь пей, кто жаждет!
Они вернулись к своей посудине, которая была уже наполовину пуста, и стали опять пить с такой жадностью, что скоро окончательно опьянели.
Американец, уже не контролирующий свои поступки, забыл о всякой осторожности и, решив кутнуть на славу, велел подать новую порцию водки, которой, между прочим, угостил еще нескольких таких же пьяниц; потом, подбив не один глаз и разбив не одну голову, стал распевать на английском, китайском, итальянском и французском языках свой национальный Yankee-Doodle 31 .
31
«Янки дудл», популярная американская песня времен войны за независимость США.
— Эй, разбойник, неси мне трубку! Сегодня день веселья, и я хочу курить опиум.
— Что вы делаете? — спросил поляк, еще сохранивший проблеск рассудка. — Вы опьянеете, сэр Джеймс.
— Кто это опьянеет? — загремел американец. — Тысяча трубок опиума не могут опьянить двоих таких людей, как мы. Эй, малый, две трубки!
— Капитан запретил нам курить.
— Мы покурим немного, две или три затяжки, лишь бы нам вознестись в рай Будды, освещенный ста тысячами фонарей. Опиуму, опиуму!
Слуга подал две перламутровых трубки с двумя шариками опиума величиной с чечевичное зерно. Оба пьяницы, забыв своих друзей, которые, может быть, ожидали их с тревожным нетерпением, растянулись на бамбуковых циновках и разожгли трубки.
Первыми впечатлениями, испытанными ими при вдыхании ядовитого снотворного дыма, были невыразимое спокойствие и чувство такой легкости в голове и во всем теле, что можно было подумать, будто они плывут по воздуху; потом наступила необычайная веселость и по всему телу разлилось ощущение живости и энергии. В восторге от этих ощущений, они продолжали курить, пока веки их не отяжелели. Лица их не замедлили побледнеть, вокруг глаз появились синеватые круги, движения стали конвульсивными, удары пульса заметно участились, губы начали дрожать, а силы совершенно их оставили. Находясь как бы под влиянием сомнамбулизма, они выпустили трубки изо рта, сами того не замечая, откинулись на подушки и погрузились в мир сновидений.
Перед их глазами стали вереницей проходить видения, одни ужаснее и страннее других, сильно действуя на их фантазию и парализуя их силы.
То какие-то чудовища гигантских размеров, покрытые латами и цветами, запачканные кровью и молоком, тянулись им навстречу, беспорядочно танцуя; то безобразные карлики с уродливыми телами, с глазами, мечущими пламя, украдкой выглядывали из-за колоссальных мисок сам-шиу и бутылок виски; то появлялись китайские божества из храмов Фо, кривлявшиеся на тысячу ладов; то возникали черные существа, покрытые длинными волосами, с длинными косами, пожиравшие детей; то тянулись процессии прокаженных с распоротой грудью, изувеченными частями тела и сплющенными головами.
Мало-помалу за этими ужасными видениями последовали другие, более приятные: пиры, веселые праздники, на которых странные волшебницы в китайских одеждах протягивали к ним руки, как бы приглашая на пир. И они чувствовали, как их уносит в вихре сумасшедшей пляски.
У американца видения оборвались на том, что он полетел головой вниз в море из виски, а у поляка — на том, что он тонет в гигантской чашке кипящего цветочного чая.
Было уже семь часов вечера, когда проснулся мистер Корсан, удивленный, что не утонул в море виски. Он чувствовал себя чрезвычайно слабым и был еще полупьян. Американец
— Пойдем отсюда, мальчик, — пробормотал он. — Последнюю чашку… сам-шиу… и уйдем… из этого ада. Я сам ничего… ничего не помню.
Они бросили на стол еще несколько таэлей, выпили еще посудинку водки, взялись под руки и вышли, один распевая по-английски Yankee-Doodle, а другой — по-польски гимн Домбровского, в такой унисон, что встречные от них убегали.
Некоторое время они продвигались вперед, расталкивая народ и расточая направо и налево удары кулаком и шлепки; потом остановились на набережной возле кучки людей, собравшейся вокруг таотце, прорицателя, заставлявшего маленькую птичку вынимать кусочки исписанной бумаги.
— Мальчик, — сказал американец, — что, если мы спросим этого человека о… о том, чтобы… узнать, где спрятан меч? Вот блестящая мысль!
— Хорошо придумано, сэр Джеймс. Ура!.. Ура священному мечу Будды!
Поддерживая один другого, они проложили себе дорогу и протиснулись к столу.
Американец ударом кулака раздавил бедную птичку и, став под носом у прорицателя, стал кричать:
— Милейший… я подарю тебе… понимаешь, подарю тебе золота, но берегись… желтая рожа… берегись, если ты меня обманешь… Я надену тебя на вертел или раздавлю… как раздавил твою птицу.
Он бросил на стол таэль, который прорицатель, несмотря на свой страх, поспешил поднять, и продолжал, покачиваясь из стороны в сторону:
— Скажи мне, красавец с желтой рожей… Скажи мне, знаешь ты где… где эти канальи спрятали священный меч… Будды. Ты, наверное, знаешь, ты, ты, не… Что случилось, что земля не стоит на месте?
— Ты пьян, — сказал прорицатель.
— Я пьян! — крикнул янки, разбивая стол одним ударом своего могучего кулака. — Я пьян! Смотри на меня, мерзкая рожа!
Янки стащил с себя шляпу, обнажив голову, покрытую волосами, и, отбросив прокопченные очки, показал свои отнюдь не раскосые глаза. У прорицателя и людей, стоявших ближе к нему, вырвался крик изумления.
— Ты не китаец! — воскликнул таотце, отскакивая назад. Американец начал хохотать как сумасшедший. Поляк, менее пьяный, взял его за руку, стараясь утащить подальше, но безуспешно.
— Что тебе до того, что я не китаец? — кричал Корсан. — Я Джеймс Джеймс Корсан, свободный американский гражданин… а ты… ты мошенник. Ха, ха! Какая у тебя мерзкая рожа… Ха!.. Ха!.. Ха!..
— Смерть американцу! Смерть, смерть! — стал кричать прорицатель.
Корсан, хотя и был пьян, понял, что подвергается страшной опасности. Кулак его с силой опустился на нос прорицателя и разбил его до крови. Крик ярости раздался в толпе.
— Смерть иностранцам! Бей этих собак!
Американец и поляк, несколько испуганные таким оборотом дела, хотели удрать прежде, чем сбежится все население; но сорок или пятьдесят рук успели их схватить.
— Дорогу, ребята! — кричал Корсан. — Я китаец… Китаец, как и вы. Кой черт!.. Эй, ребята, будьте умники.
Голос его был заглушен криками неистовой толпы.
— В реку иностранцев! Лови! Бей! Смерть! Смерть! — слышалось со всех сторон.
Американец попытался оттолкнуть ближайших к нему китайцев, но в ответ получил шесть или семь ударов кулаком. Поляк, как более трезвый, все-таки проложил себе дорогу.