Святая Иоанна (Хроника в шести частях с эпилогом)
Шрифт:
Капеллан. Я вам говорил, что она ведьма!
Кошон (гневно). Она не ведьма. Она еретичка.
Капеллан. А какая разница?
Кошон. И вы, священник, задаете мне такой вопрос! Удивительно, до чего вы, англичане, все-таки тупоумные! Ведь все, что вы называете ее колдовством, можно объяснить самым естественным образом. Все ее чудеса гроша медного не стоят: да она и сама не считает их чудесами. Все ее победы доказывают только, что у нее более ясная голова на плечах, чем у вашего сквернослова Глясс-делля
Капеллан (не веря своим ушам). Как?.. Ваше преосвященство сравниваете сэра Джона Талбота, наследника графов Шрюсбери, с бешеным быком?!
Уорик. Вам, мессир Джон, это было бы неприлично, поскольку между вами и баронским титулом стоят еще шесть наследников. Но так как я граф, а Талбот всего-навсего рыцарь, то я позволю себе согласиться с этим сравнением. (Кошону.) Хорошо, монсеньор, мы не настаиваем на колдовстве. Но тем не менее эту женщину надо сжечь.
Кошон. Я не могу ее сжечь. Церковь не может отнимать жизнь. И мой первый долг — позаботиться о спасении этой девушки.
Уорик. Понятно. Но вы иногда сжигаете же людей на кострах?
Кошон. Нет. Когда Церковь отсекает от себя упорного еретика, как сухую ветвь от древа жизни, мы передаем его в руки светской власти. А уж что светская власть найдет нужным с ним сделать — это Церкви не касается.
Уорик. Совершенно справедливо. А светской властью в данном случае являюсь я. Что ж, монсеньор, передавайте нам вашу сухую ветвь, а уж я позабочусь, чтобы огонек для нее был наготове. Если вы отвечаете за церковную часть работы, я готов отвечать за светскую!
Кошон (сдерживая гнев). Я ни за что не отвечаю. Вы, большие бароны, слишком склонны видеть в Церкви только орудие своих политических целей.
Уорик (с улыбкой, примирительным тоном). Только не в Англии, уверяю вас.
Кошон. В Англии больше, чем где-либо. Нет, милорд. Перед престолом Всевышнего душа этой деревенской девушки стоит не меньше, чем ваша душа или душа вашего короля. И первая моя обязанность — это спасти ее. Я не потерплю, чтобы вы усмехались на мои слова, как будто я только повторяю приличия ради пустую затверженную формулу, а на самом деле между нами давно уже решено, что я выдам вам эту девушку. Я не просто политический прелат; моя вера для меня то же, что для вас — ваша честь! И если найдется лазейка, через которую это крещеное дитя Господне сможет достичь спасенья, я сам подведу ее туда.
Капеллан (вскакивает в бешенстве). Вы изменник!
Кошон (тоже вскакивает). Ты лжешь, поп! (Дрожа от ярости.) Если ты посмеешь сделать то, что сделала эта женщина, — поставить свою страну выше святой католической Церкви, — ты сам взойдешь на костер вместе с нею!
Капеллан. Ваше преосвященство… я… Я забылся. Я… (Садится,
Уорик (тоже встал, в тревоге). Монсеньор, прошу у вас прощения за это словечко, вырвавшееся у мессира Джона де Стогэмбера. В Англии оно не имеет того значения, как во Франции. На вашем языке изменник значит предатель, то есть обманщик, вероломный, коварный и бесчестный. А у нас это просто значит: человек, не до конца преданный нашим, английским интересам.
Кошон. Простите. Я не понял. (С достоинством опускается в кресло.)
Уорик (тоже садится; с облегчением). Прошу прощения и за себя. Вам, может быть, показалось, что я слишком легко отношусь к сожжению этой бедной девушки. Но когда на ваших глазах сжигают целые деревни — ведь иногда это просто мелкая подробность в ходе военной операции, — то приходится вытравлять в себе чувство сострадания. Иначе можно сойти с ума. Я, по крайней мере, сошел бы. Смею думать, что и вы, ваше преосвященство, сталкиваясь время от времени с необходимостью сжигать еретиков, вероятно, усвоили себе некий… как бы это лучше выразить?.. ну, скажем, профессиональный взгляд на то, что иначе пришлось бы назвать ужасающей жестокостью?
Кошон. Да. Для меня это весьма печальная обязанность. Даже, как вы говорите, ужасная. Но по сравнению с ужасом ереси — это ничто. Я думаю не о теле этой девушки — оно будет страдать только несколько мгновений, да и все равно, рано ли, поздно ли, станет добычей смерти, более или менее мучительной, но о ее душе, которой, быть может, грозят вечные муки.
Уорик. Вот именно. И дай Бог ее душе обрести спасение! Но практическая наша задача сейчас, по-видимому, в том, чтобы спасти ее душу, не спасая ее тела. Ибо нечего закрывать глаза, монсеньор: если этот культ Девы не будет убит в зародыше, наша игра проиграна.
Капеллан (прерывающимся голосом, как человек, который только что плакал). Можно мне сказать, милорд?
Уорик. Знаете, мессир Джон, лучше бы не надо. Разве только вы сумеете обуздать свою горячность.
Капеллан. Я всего два слова. Конечно, я могу ошибиться. Но Дева очень хитра: она прикидывается набожной, только и делает, что молится и исповедуется. Возможно ли обвинить ее в ереси, если она выполняет все обряды, как верная дочь Церкви?
Кошон (вспылив). Верная дочь Церкви! Сам папа, при всем своем величии, не дерзает так заноситься, как эта женщина! Она так себя держит, как будто она сама и есть Церковь. Она, видите ли, принесла Карлу весть от Господа Бога, а Церковь тут ни при чем, пусть отойдет в сторонку! Она будет короновать Карла в Реймсе, — она, а не Церковь! Она посылает письма королю Англии, пишет, что Бог через нее шлет королю повеление вернуться в свою страну — под страхом Божьей кары, которую она призвана осуществить! Разрешите вам напомнить, кто имел обычай писать как раз такие письма: проклятый Магомет! Антихрист! Да есть ли во всех ее речах хоть одно слово про Церковь? Ни одного! Всегда только Бог — и она!