Святая, смешная, грешная
Шрифт:
– Мам, спасибо, мне приятно.
Мне показалось, что я нутром, сердцем почувствовала, что он сейчас улыбается.
– Мам, – опять тихо позвал меня сынок.
– Да, милый, да, я слышу, говори, мама слышит тебя.
– Мамочка, не убивай меня завтра…
– Что ты мой родной, что ты, мама никогда не сделает это, – шепчу
Скорчившись, пытаясь заглушить свои рыдания, я засовываю в рот угол подушки, которая вмиг становится мокрой от слёз.
– Прости меня, прости! Как я могла подумать даже об этом? Прости, сынок! Ты мой любимый, родной, я жду тебя! Прости! – заливалась я в слезах.
Настя шмыгнула в коридор и через секунду появилась с дежурной сестрой. Наталья с мокрым полотенцем пыталась как– то вытереть мне лицо, прикладывая его то к моему лбу, то к своему. Сделав глубокий вдох, я вытянула руку, жестом говоря: «Всё хорошо. Всё уже хорошо». Сев на кровать и поджав ноги, обхватив их руками, я положила голову на колени.
– Всё нормально. Точно. Сейчас всё уже хорошо, – выдавила я из себя.
Изредка всхлипывая, я стала потихоньку успокаиваться. За дверью послышался шум – это, гремя посудой, развозили завтрак. Медсестра, видя, что я уже успокоилась, тихо удаляясь, почти на цыпочках подошла к двери. Медленно открыв дверь, она ахнула. За ней белый как мел стоял Костя. По его лицу невозможно было понять, зачем он тут появился и что он предпримет в следующую минуту. Поэтому медсестра от греха подальше прижалась к стене.
Костя подошёл к кровати и медленно опустился на колени. Я никогда не видела, чтобы так плакал мужчина. Вернее слышала, но только один раз. И этот один-единственный раз я не могу забыть до сих пор. Когда-то давно, ещё в детстве, я гуляла под окнами нашего дома. Вдруг из открытого окна первого этажа раздался не то крик, не то стон. Это был явно мужской голос. Он рыдал, он просил прощения
Костя рыдал, захлёбываясь слезами, обняв меня за колени, бесконечно повторяя:
– Простите меня, простите. Как я мог? Как я мог хоть на минуту усомниться, подумать, что могу поступить так? Милая, прости меня! Я… Я хочу быть всегда рядом с вами! Я люблю тебя! Я хочу нашего сына! А хочешь ещё и дочку?
Я запустила пальцы в его густые волосы и перебирала их, то сжимая, то разжимая кулак. Слёзы капали на его плечи, голову. Но это были уже совсем другие слёзы – слёзы радости, слёзы счастья…
Костя посмотрел в мои глаза:
– Хочешь ещё и дочку? Мы назовём её Звёздочкой.
Девчонки, знавшие нашу историю зачатия под дождём, тихо улыбались и шмыгали носами.
– А что? – улыбаясь, произнёс Костя. – Мы будем заниматься любовью под июньским звездопадом, и назовём её Звёздочкой. Или, солнечным днём, в ромашковом поле и назовём её Солнышком. Катя, ты хочешь дочку Солнышко, а?
– Костя, я хочу Снежинку…
В палате воцарилась тишина. Как в тёплую Новогоднюю ночь, когда большие невесомые снежинки медленно кружат и падают под ноги… Нужно было видеть выражение Наташкиного лица – открыв рот, она, видимо, пыталась представить себе эту ситуацию, задавая один и тот же вопрос: «Нет, я не поняла… На снегу что ли?».
«Эх, Наталья, Наталья! Плохо ты нас с Костей знаешь», – улыбалась я про себя, теребя его волосы.