Святитель Тихон Задонский в воспоминаниях келейников

Коллектив авторов

На обещании ^[87] ж будучи в Задонском монастыре, во время сочинения своей шести томной книги «О истинном христианстве», лежа на кровати и как бы в некоем восторге бывши, слышит он над собою ангельское пение, которого приятность он не в состоянии был изъяснить языком, и что было пето кроме множества голосов согласных, не понимал. Это продолжалось более 10 минут; потом как бы по удару в небольшой колокольчик, пение тое тотчас окончилось, и он, очувствовавшись, встал в великом прискорбии, что малое время продолжалось то пение. Такое слышание было ему во втором году пребывания его в Задон­ске, как я от него многократно слышал ^[88]. А в бытность моей у него услуги, в 1779 году, находясь в своей уединенной молитвенной келлии в размышлении, также лежа на кровати и как бы в тонком сновидении, видел он Богоматерь, сидящую на воздухе, и около Нее стоящие некие лица. Он упал на колена и видел: вокруг него также упали на колена 4 человека, облеченные в белое одеяние (но кто оные лица были и о ком была нижесказанная просьба, не благоволил на мое любопытство сказать), – просил Ее о каком-то человеке, чтобы от него оный не отдалялся по смерть его; о чем ему от Божией Матери и сказано-де тако: «Будет по просьбе твоей». По обещании том он как бы от сна воспрянул в радостном духе.

В 1778 году в тонком сне было ему такое видение: во время его богомыслия видел Богоматерь, сидящую на облацех, и около Нее стоящих апостолов святых Петра и Павла; а он, стоя перед Нею на коленах, просил о продолжении Божией милости всему миру и слышал гласом громким взывающа апостола Павла сии слова: Егда рекут: мир и утверждение, тогда внезапу нападет на них всегубительство ^[89]. От страха

оного апостолова гласа восстав, видит себя трепетна, в слезах.

Видения сии были ему немалым побуждением к лучшему выражению сочинений его. В 1770 году, в то время, когда он упражнялся в сочинении «О истинном христианстве», видение ему было такое: размышлял он о страдании Христа Сына Божия (поелику он великий был Страстей Спасителевых любитель, и не точию умозрительно, но все почти Страсти Его святые были изображены у него на картинах), сидя на кровати, против коей на стене прибита была Страстная картина, которая представляла распятого на Кресте Христа, снятие с оного и положение во гроб. И в глубоком том размышлении, как бы вне себя будучи, увидел с той картины, аки с горы Голгофы, с самого Креста идуща к нему Христа, всего ураненного, всего уязвленного, умученного, окровавленна. От великой чудного такового видения радости и соболезнования сердечного бросившись к Спасителевым ногам, с тем чтобы облобызать их, выговорил он гласно слова таковые: «И Ты ли, Спасителю мой, ко мне идеши?» – чувствуя себя, аки у ног Спасителевых. От того часа он еще более начал углубляться в размышление о страданиях Его и об искуплении рода человеческого.

В 1764 году, когда он был еще на епархии, случилось ему осенним временем ехать верст за сто от Воронежа по московскому тракту, чрез село Хлевное, для погребения тела умершего некоего помещика. Здесь, остановясь с свитою своею, потребовал он от выборного того села и прочих стариков перемены лошадей под свиту. Они же, невзирая на просьбу и усердную, своего пастыря, грубым видом и жесткими словами отвечали ему, отказывали и в самых лошадях, говоря «нет лошадей» (хотя того села жители в тогдашнее время весьма были богаты как лошадьми, так и хлебом всяким) и что «ты ведь не губернатор наш, чтоб скоро собрать лошадей». Он, будучи таким грубым отзывом их разогорчен, говорил им: «Да я вам пастырь: вы и меня обязаны сочесть ^[90] не меньше губернатора и послужить мне как пастырю своему». – «Да ты, – отвечали мужики, – пастырь над попами да дьяками». Такая их необузданность в ответе паче огорчила дух Преосвященного, так что он принужден был сказать, чтоб они его больше не мучили и боялись бы Бога. И так они его продержали долгое время, хотя прогонные деньги он им не только по надлежащему, но еще с лихвою платил; а посему с немалым огорчением отправился в предлежащий путь. В 1780 году случилось мне посланному быть от Преосвященного в Воронеж и в оном селе Хлевном у тамошнего некоторого старика заночевать. Между разговорами слышу от того мужичка и от прочих собравшихся к нему стариков просьбу ко мне, чтоб истребовал я от Преосвященного всем того села жителям прощение. Пересказывая мне прошедшую свою вину и все то приключение, они говорили, что от того-де времени, как сей архиерей наше село проклял, ни у кого не стоят лошади доныне, но у всех хорошие лошади мрут; старики говорили, что прежде у них довольное количество было весьма хороших лошадей, а теперь многие в лошадях и хлебе недостаток претерпевают, а паче из тех, которые-де так грубо отвечали архиерею. Я советовал оным мужичкам самим явиться к пастырскому его лицу. По совету моему, они и приезжали к нему в Задонский монастырь. Когда ж я докладывал о тех мужичках и о всех случившихся им обстоятельствах, то Преосвященный, вспомня тотчас о тех приключениях скорбных, все тое подробно пересказал мне, как я от тех мужичков слышал. «Но проклинать их, – говорил он, – я не проклинал, но за непочитание и оскорбление пастыря наказует их Бог». В то время был он в здоровье своем слаб, да и редко кого до себя допускал. Не допустил и их, но простил заочно, чрез меня.

О непочитании пастырей что я от него слышал, изъяснять много будет, а уповаю, что вы сами изъяснить можете лучше.

Еще не забудьте и о сем.

Когда по просьбе господ помещиков или Елецких купцов случалось Преосвященному выезжать к ним в домы, то по возвращении в монастырь дня два или более все разговоры свои и даже самые мысли свои обдумывал он и, рассмотря их, ежели замечал, что в чем прошибся ^[91] яко человек, а наипаче ^[92] клонящемся к осуждению ближнего, приносил Господу Богу раскаяние. Чего ради иногда и многократно просящим его к себе в домы отказывал. Нередко он говорил жившим при нем, что «когда и для спасительных обстоятельств выйдешь из уединенного пребывания, то уже не тот возвратишься, каков был в уединении». «Уединенное пребывание, – говаривал он, – духовное сокровище собирает, а отлучка куда-либо – расточает». Когда же всевозможно усиленною просьбою помещики, бывало, вызывают его к себе, то иногда присланные по него лошади целые сутки стоят, а он все обдумывает, полезна ли будет отлучка его. Если ж мысли его не склонны были к тому, то отошлет лошадей обратно, написав письмо.

Преосвященный оставил пастырский престол за слабостию своего здоровья, паче ж сознав практикою тяготу правления паствы ^[93]. По просьбе его, он уволен был на обещание. Пребывая в Задонском Богородицком монастыре, в первое время по оставлении епархии упражнялся он в богомыслии, рассуждая и умозрительно рассматривая суету и превратность мира сего. По прошествии года своего уединенного здесь пребывания, начал он упражняться в сочинении душеполезных для всего христианского общества трудов своих. При сочинении книг своих никаких, кроме Святой Библии и нескольких святителя Златоуста, других отеческих книг у него не видно было ^[94]; шеститомную книгу, именуемую «О истинном христианстве», он писал сам своею рукою и окончил в 1771 году. Но между душеполезных оных трудов своих не оставлял он, однако, и келейного правила, приличного уединенному пребыванию, с поклонами и коленопреклонением; паче ж упражнялся в богомыслии ночным и утренним временами, не оставляя утром прочитывать псалмы порфироносного царя-пророка; и вне келлии, и стоя и ходя, любил читать псалмы, ибо все оные с молитвословиями при них на память у него изучены были. При молитве и богомыс­лии­ отличных имел он дар слезный; от воображения двоякой вечности, нередко слышим был во уединенной келлии его вопль и рыдание, с произношением гласного моления тако: «Помилуй, Господи! Пощади, Господи! Потерпи, Благосте наша, грехам нашим! Услыши, Господи, и не погуби нас со беззаконьми нашими!» и прочее. И слышим был плач, аки плач друга о лишении умершего друга. Когда же он находился в богомыслии, паче ж утренним временем, никто к уединенной келлии его подойти не осмеливался, и даже из пребывающих при нем келейных. О приходящих к нему из усердствующих господ помещиков либо из проезжающих для принятия благословения и нравоучительных наставлений ни под каким видом, невзирая на усиленную их просьбу, к докладу не приступали; не от страха или воображения какого-либо наказания происходило сие со стороны келейных, но от достодолжного к особе его благоговения и высокого почитания отличной ^[95] его жизни. На такие случаи, да не пресечется его в богомыслии упражнение, смиренным духом, яко един от простых, употреблял он к келейникам свою просьбу, кланяясь и прося, да успокоят дух его от беспокойств таковых. Когда же он был в силах, хаживал и в церковь на молитвословие, паче ж в праздничные дни; а в обыкновенные на ранней литургии, когда мало находилось из приходящих мирских людей, сам благоволял правое или левое крилоса держать и пел напевом киевским; стоя с умиленным видом и благоговейнным воображением, с восторгом внимал святейшему и душепитательнейшему таинству, сокрытому под покровом христианской веры, в Святейшей Евхаристии. Пойте Богу нашему, пойте разумно ^[96], – говаривал он. Священнодействовать же не разрешал себе во все свое по посвящении себя уединению пребывание ^[97]. Когда же ему нужно было приобщаться Святых Животворящих Тайн Христовых, приступал в святом алтаре к святому Престолу, облачась токмо в мантию с омофором, а под ноги подкладываем был орлец. В первые же годы своего пребывания, на первый день Христовой Пасхи в показанном ^[98] облачении служивал заутрени и в высокоторжественные дни государственных праздников отправляя молебствие. Для глубочайшего же, безмолвного богомысленного упражнения благоволял в летнее и зимнее время отлучаться из Задонска той же епархии в Толшевский пустынный монастырь. Здесь желал он расположиться и на всегдашее пребывание; но не решился на то по причине окружающих оный монастырь болот и происходящего от оных сырого воздуха; наипаче же с тамошним бывшим начальником, зараженным расколом, не мог иметь купно пребывание. В бытность его и тамо, как и в помянутом Задонском монастыре, по врожденному человеколюбию, не оставлял он благотворениями своими приходящих к нему, бедным давал милостыню, а в свободные часы приезжающих обоего пола и разного звания снабдевал душеспасительным пользованием. Но с простолюдинами обхождение для него приятнее всегда было. Выйдет, бывало, на крыльцо или рундук ^[99] келейной, посадит их подле себя и разговаривает, то о состоянии их жизни, а с престарелыми мужами о прошедших временах. Случалось, что простолюдин совсем и не знает, с кем он разговор имел, ибо простое Преосвященного одеяние сан его святительский сокрывало. Нищелюбивые имея свойства и отличные душевные качества, не гнушался он с оными простолюдинами в своих келлиях и пищу употреблять из одной посуды; ибо у него нередко для принятия их уготовляем бывал стол, приличный их состоянию ^[100].

Во время бытности в Задонском монастыре судебных мест, там же находилась и тюрьма для преступников. Преосвященный любил ходить туда в ночные часы, как для посещения больных колодников ^[101], так и ради подаяния милостыни; а на Пасху первого дня, приходя в тюрьму, со всеми христосовался. Равно как и в городе Ельце, бывая там по просьбе граждан, тюрьму и богадельни благоизволил посещать, скрыв сан свой под простым одеянием ^[102]. Словом, вся его жизнь во всем пребывании его основана была на Святом Евангелии, на подражании во всех путях Спасителю нашему Иисусу Христу и Его святым ученикам и апостолам. Преуспевая в нищелюбии и смиренномудрии, сносил он всякие сретающиеся ^[103] искушения и претерпевал великодушно наносимые ему от стороны козней врага, ненавидящего его таковой богоугодной жизни, прискорбности, паче же чрез уста злоречивые. В отражение многоразличных искушений произносил он сии святого Апостола слова: Христос пострада за нас, нам оставль образ, да последуем стопам Его, Который ни малейшего греха не сотвори, ни обретеся лесть во устех Его, Который укоряемь противу не укоряше, стражда не прещаше, предаяше же судящему праведно ^[104]. Вера его столь жива и действенна была в душе и сердце его, что он будущая аки настоящая предвидел или созерцал умозрительно. И потому все приключающиеся ему внешние и внутренние искушения без малейшего сумнения приписывал Промыслу Божию и Его святой воле, о коей он нередко живущим при нем с вернейшими доказательствами и объяснениями Священного Писания и историй церковных трактовал, да укрепятся в своих душевных предприятиях, надеясь на силу содействующей благодати Божией, а отлучающимся из пребывающих при нем для поклонения куда-либо святым мощам всегда в предосторожность внушал, дабы не подпали какому-либо искушению; паче ж опасно ^[105] бы себя блюли от различных сект расколодержателей и бегали таковых, яко злохитрых волков, ласканьми ^[106] своими, Церкви нашей Святой противными, смущающих сердца простые; в случае же какого-либо разговора с оными волками, одетыми в овечью кожу и Церкви Святой, яко матери своей, неповинующимися и блудящими по путям гибельным, как не имущие пастырей заблудшие овцы, отражали б их вопросы таковым, яко неученые люди, ответом благим: «Я верую так, как содержит и приказует мать наша Святая Церковь». – «А Церковь ваша как содержит и приказует?» – вопросят. – «Так, как мы веруем и содержим». Сим-де ответом вся­­кой секты раскольник, как пес от палки, отженет­ся ^[107] от вас, а вы соблюдете свою приверженность и должное повиновение Святой Церкви, как верные чада матери своей, пекущейся о спасении душ ваших и благосостоянии вашей жизни. Он говаривал: «Кто повинуется Церкви Святой и воздает ей подобающую честь и уважение ее пастырям, установленным от Самого великого Архиерея Иисуса Христа, тот повинуется Самому Господу Богу. Повинитеся убо Богу, противитеся же диаволу, и бежит от вас ^[108]. Ибо в таковые раскольнические секты, аки рыболов рыбу, уловляет и запутывает в свои гибельные сети не кто иной, как враг спасения нашего». Отпущая и благословляя во святый путь шествующих, в напутие им произносил он слова таковые: «Господь Иисус Христос, Спаситель наш, да сохранит и избавит вас от сетей оных вражеских, яко истинных сынов Церкви Святыя, и соблюдет от всяких душевредных искушений», и прочее.

Когда не было еще присутственных в монастыре мест и не столь многолюдно было, всякий почти день бывая у ранней и поздней литургии, а паче в воскресные и праздничные дни, Преосвященный, следуя Самого Христа Сына Божия примеру, не возбранял не точию ^[109] убогим, неимущим возрастным, но и самым детям-сиротам, паче в младенчестве сущим, не познавшим еще ни добра, ни зла, иметь доступ до себя и подходить под благословение. Дети, заметив такую его благосклонность и в принятии их ласку и подаяние милостыни, в праздник, а потом и каждый почти день начали приходить в церковь к обедне множественным числом (с тем, чтобы получить что-либо от него): идет он из церкви в келлии свои, идут за ним толпою бедные и неимущие из мужичков, идут и малые дети, невзирая на его архиерейский сан, толпою, прямо за ним, смелым лицем войдут в зал, где он из своих рук оделит их деньгами и начнет обучать их молиться; которые посмысленнее, читывали Иисусову молитву, а кои годов по три, по четыре и по пяти были, оные что есть сил кричат, творя молитву с земными поклонами, тако: «Господи, помилуй! Господи, пощади!» Другие: «Пресвятая Богородица, спаси нас! Вси святии, молите Бога о нас!» И нередко таковых молитвенников собиралось помногу. Входя же в натуральные в младенчестве действия, старался он внушить детям скромность, простодушие, незлобие, кротость. А для подавления в них гнева, ярости, зависти и ненависти оделял детей деньгами поровну.

Он столь был проницателен, что когда случалось некоторым проезжающим обоего пола незнакомым ему особам послышать об архиерее, пребывающем на смирении, и прихаживали они к нему не столько для получения душевной пользы, сколько для единственного токмо любопытства, то хотя оные и допущаемы были, но видно было, что он тотчас проникал ^[110] их бесполезное любопытство, так что оные без всякого удовольствия и без пользы отходили, ибо беседа его с ними весьма была краткая, и на вопросы их ответ его бывал молчаливый. А после их удаления слыхал я от него, что напрасно я о таких и докладывал ему. Случалось, с таковым любопытством приезжали к нему и из пустыни некоторые монахи и послушники; он же, тотчас замечая сущее от высокоумия их любопытство, обличал таковых, как духовных людей, и обличая, преподавал им наставления, дабы смиренный имели дух, простодушием растворенный, и отложили бы высокие о себе мнения, приводя им апостольские слова сии: Аще кто мнит себе быти что, ничтоже сый, умом льстит себе ^[111], и прочее.

Когда, усердствующие к исполнению христианской должности, обоего пола господа и прочего звания прибегали к нему за советами, то он не имел таких свойств, чтоб уговаривать кого-либо идти в монахи, а желающим в оное звание многим отсоветывал, указуя точию ^[112] на общие христианского жития правила. Некоторый из дворян, имевший у себя жену и детей, человек еще молодой, по молодости своей великое имел пристрастие как к собачьей охоте, так и к карточной игре и к частым компаниям веселым. Бывая неоднократно у Преосвященного и слыша от уст его христианские наставления, он столь ревностным к всеконечному отвержению мирских сует распалился духом, что предпринял ^[113] было, бросив жену и детей, бежать в какую-либо глубокую пу­стынь. Узнав о таковом его намерении, я внушил ^[114] Преосвященному. Он же, как послышал от меня, тотчас написал и послал к оному дворянину увещательное с христианским наставлением письмо. Сей, по получении письма, и сам к Преосвященному приехал с благодарностию и по наставлению его оставил свое бесполезное и Богу противное предприятие, оставил и свою привычку к собакам, к картам и веселым компаниям и начал жить по наставлениям его и по твердому своему обещанию, как должно христианину. Но вскоре после кончины Преосвященного, забыв твердые свои обеты и как бы презря его наставления, паки принялся он за охоту собачью; но отправясь однажды с своими собаками в поле, упал с лошади и раздробил себе ногу, от чего страдал многое время. Тут только вспомнил он предсказание ему от Преосвященного, и великое приносил Господу Богу раскаяние, и ныне, как слышно, христианскую препровождает жизнь.

А другой помещик, из его благодетелей, отбросив, по увещанию его, страсть к собачьей охоте, принялся за картежную игру, презрев его, Преосвященного, увещания и обеты свои, но вскоре был наказан: у него любимый сын, лет с лишком двадцати утонул в реке, и все его, Преосвященного, предсказания опытом сбылись на нем. Тогда помещик признал свой грех и несоблюдение своих обетов, раскаялся, отринул картежную страсть и взял на себя должное христианское житие, которое и до днесь препровождает, так что многими добросовестными ныне любим и уважаем.