Свято место пусто не бывает: история советского атеизма
Шрифт:
Странная история «окаменевшей Зои», разыгравшаяся за месяц до открытия ХХ съезда КПСС, стала неприятным напоминанием о том, что религия остается фактом жизни общества. Разумеется, продолжение существования религии всегда создавало проблему для первого в мире социалистического государства, но на новом этапе строительства коммунизма религия стала новой проблемой. История публичной демонстрации религиозности вокруг девушки-комсомолки, обращенной в камень за богохульство, явно звучала диссонансом на фоне обещаний Хрущева относительно научно-технического прогресса и неминуемого наступления коммунизма. Оптимизм Хрущева сдерживало признание того факта, что через пятьдесят лет после Октябрьской революции гримасы старого мира все еще являются частью жизни советских людей. Как признал сам Хрущев на XXII съезде партии, «пережитки» старого мира, «как кошмар, довлеют над умами живущих… еще долго после того, как исчезают породившие их экономические условия» 266 . В этих условиях единственным идеологически выверенным объяснением сохранения религии в Советском Союзе было то, что она является неподатливым осколком старого мировоззрения и образа жизни. Таким образом, во времена Хрущева партия осознала, что недостаточно уничтожить политический и экономический базис религии. Чтобы превратить современное советское общество в коммунистическое общество будущего, религию следовало искоренить не только из политической и общественной жизни, но и из сознания советских людей.
266
Правда. 1961. 18 окт.; XXII съезд КПСС. М.: Политиздат, 1962. С. 411.
Возвращение атеизма: кампания 1954 г
За время от захвата власти большевиками в 1917 г. до прозвучавшего на «съезде победителей» (XVII съезде партии) в 1934 г. заявления Сталина, что социализм в СССР в основном построен, Советский Союз превратился из государства, балансирующего на краю гибели, управляемого кучкой революционеров и находящегося
267
Сталин И. В. Отчетный доклад XVII съезду партии о работе ЦК ВКП(б) // Сталин И. В. Сочинения. М.: Государственное издательство политической литературы, 1951. Т. 13. С. 308–309. Дипломатическое признание СССР со стороны США состоялось 16 ноября 1933 г.
После войны православная церковь заново создала свою инфраструктуру, практически разрушенную в ходе антирелигиозных кампаний раннего советского периода. Было восстановлено патриаршество, открылось около 10 000 церквей, возвращались из лагерей священники 268 . Чтобы восполнить жесточайшую нехватку кадров, молодых людей рекрутировали в семинарии, и число абитуриентов возрастало с каждым годом: от 269 человек в 1950 г. до 560 в 1953 г. 269 Верующие постоянно обращались к государству с просьбами разрешить открыть больше церквей и более регулярно проводить службы. В то же время атеистическая работа переживала застой, особенно в консервативной атмосфере конца сталинской эпохи. Когда пропаганда того времени подчеркивала важность просвещения, имелась в виду грамотность, гигиена и воспитание «культурности». Атеизм больше не акцентировался даже в научно-просветительской работе.
268
Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь в XX веке. М.: Вече, Лента, 2010. С. 429–430. Согласно Шкаровскому, число действующих православных церквей оставалось относительно стабильным в первые послевоенные годы, достигло пика (14 477 церквей) в 1949 г. и затем стало постепенно сокращаться, достигнув 14 273 (1950), 13 867 (1951), 13 740 (1952), 13 508 (1953), 13 422 (1954) и 13 376 (1955). В последующие годы число церквей составляло 13 417 (1956), 13 430 (1957), 13 414 (1958), 13 324 (1959), 13 008 (1960), 11 572 (1961), 10 149 (1962), 8580 (1963), 7873 (1964) и 7551 (1965). По достижении этого показателя количество церквей оставалось стабильным до 1981 г., составляя около 7000.
269
Chumachenko T. A. Church and State in Soviet Russia. P. 127.
Показателем перехода от атеистической пропаганды к более широкому пониманию просвещения стало создание общества «Знание» в 1947 г. Основанное как добровольное объединение интеллигенции, приверженной делу просвещения народных масс, «Знание» взяло на себя функции распущенного Союза воинствующих безбожников. Тематика его работы тем не менее была существенно шире и включала в себя популяризацию науки, вопросы марксистско-ленинской теории, внутренней политики и международного положения 270 . Хотя атеистическая пропаганда формально входила в широкую категорию научно-просветительской работы, вплоть до смерти Сталина она составляла лишь малую часть деятельности общества «Знание». Ветераны-безбожники время от времени читали лекции и публиковали памфлеты на темы науки и религии, но в целом атеистическая работа зашла в тупик 271 . На XIX съезде партии, состоявшемся в 1952 г., незадолго до смерти Сталина, вопросы атеизма даже не затрагивались 272 . В 1940-е и начале 1950-х гг. идеологическая элита и атеистические кадры молчаливо признавали, что атеистическая работа не является приоритетной.
270
Наиболее полное исследование, посвященное именно обществу «Знание», см.: Froggatt M. Science in Propaganda and Popular Culture in the USSR under Khrushch"ev (1953–1964). Ph. D. thesis. University of Oxford, 2006. См. также: Luehrmann S. Secularism Soviet Style: Teaching Atheism and Religion in a Volga Republic. Bloomington: Indiana University Press, 2011; Andrews J. T. Inculcating Materialist Minds: Scientific Propaganda and Anti-religion in the USSR during the Cold War // Science, Religion and Communism in Cold War Europe / Ed. by P. Betts and S. A. Smith. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2016. P. 105–125.
271
Шахнович М. И. Суеверие и научное предвидение. Л.: Лениздат, 1945; Воронцов-Вельяминов Б. А. Вселенная. М.: Гостехиздат, 1947.
272
Шкаровский М. В. Русская православная церковь и советское государство в 1943–1964 годах: от «перемирия» к новой войне. СПб.: Изд. объед. «ДЕАН+АДИА-М», 1995. С. 46; Chumachenko T. A. Church and State in Soviet Russia. P. 121–122.
Смерть Сталина нарушила временное затишье в послевоенной религиозной жизни 273 . После войны в советской религиозной политике задачи управления ставились выше идеологии. Поскольку религия была фактом общественной жизни, задача государства заключалась в том, чтобы наладить партнерство с религиозными организациями; Совет по делам РПЦ и Совет по делам религиозных культов были созданы для «нормализации» отношений с религиозными организациями и верующими. После смерти Сталина функции этих органов оказались под вопросом. В июне 1953 г., через три месяца после смерти Сталина, Карпов, глава Совета по делам РПЦ, направил в ЦК КПСС заявление, где просил дать ему руководящие указания, «какой линии следует придерживаться, какие принципы и методы работы допустимы» 274 . Карпов полагал, что, памятуя о религиозном возрождении, Совет по делам РПЦ должен фокусировать внимание на налаживании деловых отношений с церковью – цель, достижению которой, по его мнению, по-прежнему мешают неформальные, но тесные связи Совета с КГБ 275 . В течение 1953 г. и в начале 1954 г. Совет по делам РПЦ продолжал направлять заявления в государственные и партийные органы, но его вопросы оставались без ответа, даже когда просьбы были адресованы лично главам государства и партии – Маленкову и Хрущеву 276 . Работа Совета по делам РПЦ, остерегавшегося действовать без указаний сверху, приостановилась.
273
Чумаченко даже утверждает, что стабильность послевоенных церковно-государственных отношений зависела от самого Сталина, поскольку из-за его неприятия агрессивной политики по отношению к церкви ситуация оставалась стабильной, пока он был жив. Последняя кампания нападок на церковь в сталинскую эпоху, имевшая место в 1948–1949 гг. и достигшая пика во время так называемого «саратовского дела», была прекращена вмешательством Сталина. – ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 451. Л. 162–167; цит. по: Chumachenko T. A. Church and State in Soviet Russia. P. 96–100, 125. См. также: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 132. Д. 10. Л. 26.
274
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 16. Д. 542. Л. 124–126; цит. по: Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь в XX веке. С. 351.
275
Там же.
276
Chumachenko T. A. Church and State in Soviet Russia. P. 125–126.
Для приверженцев чистоты партии, которые расценивали послевоенное перемирие с религией как отступление от ленинских принципов и с беспокойством наблюдали возрождение религиозной жизни и стагнацию атеистической работы, смерть Сталина открывала новые возможности. Владимир Бонч-Бруевич – видная фигура атеистической «старой гвардии» – воспользовался шансом, чтобы вновь поставить на повестку дня вопросы атеизма 277 . Бонч-Бруевич указывал, что Государственный музей истории религии в Ленинграде (ГМИР) является единственным атеистическим учреждением, пережившим войну. Основанный в 1932 г. и располагавшийся в Казанском соборе на Невском проспекте, ГМИР понес серьезный ущерб во время блокады Ленинграда, а после войны был практически закрыт. От участи других советских атеистических музеев, открытых в начале советской эпохи и закрывшихся в годы войны, ГМИР спасло то, что, в отличие от прочих подобных музеев, чьей главной задачей была пропаганда, он считался научно-исследовательским учреждением и поэтому находился в ведении Академии наук СССР, а не Министерства культуры или Министерства просвещения 278 .
277
Grossman J. D. Leadership of Antireligious Propaganda in the Soviet Union // Europe-Asia Studies. 1973. Vol. 24. № 3. P. 217.
278
Шахнович М. М., Чумакова Т. В. Музей истории религии Академии наук СССР и российское религиоведение (1932–1961). СПб.: Наука, 2014; Шердаков В. Н. Музей истории религии и атеизма в системе научно-атеистической пропаганды // Вопросы научного атеизма. 1976. № 19. С. 97–106.
279
Grossman J. D. Leadership of Antireligious Propaganda; Коган Ю. В. Д. Бонч-Бруевич и научно-атеистическая работа АН СССР (1946–1955) // Вопросы истории религии и атеизма. 1964. № 12. С. 11–21.
280
Им был издан только первый сборник из планировавшейся многотомной серии «Вопросы истории религии и атеизма».
Первым признаком того, что политическая судьба советского атеизма начала изменяться к лучшему, стал успех инициативы Бонч-Бруевича по добавлению в название музея слова «атеизм»; в январе 1954 г. музей стал Государственным музеем истории религии и атеизма (ГМИРА). В письме коллеге Бонч-Бруевич сообщал: «Таким образом, впервые за все время существования АН СССР слово „атеизм“ официально введено Президиумом АН СССР в название академического учреждения… Я считаю это событие весьма важным на фронте нашей борьбы» 281 . Вскоре после этого некоторые высокопоставленные партийные деятели начали проявлять интерес к пересмотру вопроса о религии. В марте того же года Дмитрий Шепилов, редактор «Правды», направил Хрущеву письмо, где указывал, что сообщения корреспондентов газеты свидетельствуют «о серьезной активизации церковных деятелей и различного рода сектантов, о явном неблагополучии с научно-атеистической пропагандой». Далее Шепилов приводил сведения, что в СССР существует 18 609 действующих церквей, мечетей и синагог и более 18 000 официально зарегистрированных служителей культа – существенно больше, чем в предвоенный период 282 .
281
Шахнович М. М. Музей истории религии АН СССР и отечественное религиоведение // Религиоведение. 2008. № 4. С. 150–158.
282
Архив Президента Российской Федерации (АПРФ). Ф. 3. Оп. 60. Д. 14. Л. 90; цит. по: Корнев В. В. Преследования Русской Православной Церкви в 50–60-х годах XX века // Ежегодная богословская конференция ПСТБИ: Материалы 1997 г. М.: ПСТБИ, 1997. С. 214.
Вслед за этим 27 марта 1954 г. заведующие двумя отделами Центрального комитета КПСС – отделами пропаганды и науки – подготовили доклад, озаглавленный «О крупных недостатках в естественнонаучной, антирелигиозной пропаганде», где со своей стороны пытались убедить Хрущева, что идеологическая пассивность может оказаться опасной 283 . Затем, весной 1954 г., у атеизма наконец появились высокопоставленные партийные покровители: заведующий отделом культуры ЦК КПСС Алексей Румянцев, секретарь ЦК КПСС Петр Поспелов, руководитель отдела пропаганды Михаил Суслов, министр культуры Екатерина Фурцева, а также Шепилов и Александр Шелепин – члены новой когорты комсомольских работников, группировавшейся вокруг Хрущева. Однако нужен был кто-то еще, кто смог бы возглавить кампанию, – и Бонч-Бруевич, с его научными и революционными заслугами, стал катализатором возвращения атеизма. Шквал докладов по внутренним каналам, встреч и телефонных звонков, которыми обменивались высокие покровители Бонч-Бруевича в течение мая и июня, свидетельствовал о том, что новая антирелигиозная кампания неминуема 284 .
283
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 16. Д. 650. Л. 18–21; цит. по: Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь в XX веке. С. 352.
284
Архив РАН. Ф. 498. Оп. 1. Д. 2. Л. 1–11. О роли Бонч-Бруевича в возрождении атеизма см. также: Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь в XX веке. С. 350–352.
7 июля 1954 г. ЦК КПСС издал постановление «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения», ставшее одной из первых идеологических деклараций Хрущева. Постановление, подготовленное в тесных кругах партийного аппарата, застало врасплох всех – религиозные объединения, рядовых советских граждан и даже Совет по делам РПЦ и Совет по делам религиозных культов 285 . Его авторы исходили из тезиса, что религия и коммунистическая идеология несовместимы и что сохранение религии в условиях социализма является, с одной стороны, результатом оживления деятельности религиозных организаций, а с другой – результатом невнимания со стороны партии к атеистической работе со времен войны. Партийные работники подверглись критике за идейную пассивность и призывались к активному участию в атеистической работе. Призыв к улучшению атеистической работы был обращен не только к партийным рядам, но также к Министерству культуры, Министерству просвещения и среди прочих обществу «Знание». Авторы постановления призывали Министерство просвещения насытить школьную программу атеистическим содержанием, комсомол – активнее вести атеистическую пропаганду среди молодежи, Государственное издательство политической литературы (Госполитиздат) – публиковать лучшие произведения атеистической литературы, а общество «Знание» – начать издание ежемесячного журнала «Наука и религия» для широких кругов населения.
285
Чумаченко отмечает, что для церковных иерархов и духовенства возрождение антирелигиозной пропаганды было «совершенно неожиданным». Митрополит Николай осудил размах, который приобрела новая партийная линия, сообщив в Совет по делам РПЦ: «Если раньше антирелигиозная пропаганда была частью работы партии, то на новом этапе она принимает характер государственный, то есть государство требует, чтобы учащиеся из школ выходили атеистами, чтобы офицеры в армии добивались от солдат отказа от религиозных верований и т. д. Отсюда вывод – верующий человек попадает в число людей, идущих вразрез с линией государственной». – ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 1118. Л. 153; цит. по: Chumachenko T. A. Church and State in Soviet Russia. P. 129. См. также: Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь в XX веке. С. 353 [см.: Чумаченко Т. А. Государство, православная церковь, верующие. 1941–1961 гг. М.: АИРО-ХХ, 1999. С. 153–154. – Примеч. пер.].
Антирелигиозная кампания затевалась не только ради очищения коммунистической идеологии, но также во имя модернизации. Хрущев воспринимал религию как проблему по преимуществу сельскую, и одной из целей кампании была борьба с народными религиозными практиками, которые наносили ущерб сельскохозяйственному производству, например с паломничествами и религиозными праздниками, которые в партийной пропаганде изображались как дебоши, ведущие к срыву работы в колхозах и часто заканчивающиеся драками 286 . «В результате активизации деятельности церкви, – гласило постановление, – наблюдается увеличение количества граждан, соблюдающих религиозные праздники и отправляющих религиозные обряды, оживляется паломничество к так называемым „святым местам“… Празднование религиозных праздников, нередко сопровождающееся многодневным пьянством, массовым убоем скота, наносит большой ущерб народному хозяйству, отвлекает тысячи людей от работы, подрывает трудовую дисциплину» 287 . Местные уполномоченные Совета по делам РПЦ докладывали о простоях в работе, возникающих, когда колхозники отмечают религиозные праздники, и жаловались, что эти празднования часто происходят с молчаливого разрешения местного начальства, а иногда даже при его участии 288 . Так, в докладе о религиозных праздниках в одном из колхозов Костромской области подчеркивался экономический и моральный ущерб от подобных народных традиций:
286
Относительно связи хрущевской политики в области сельского хозяйства с кампанией, направленной на преодоление культурной «отсталости» в сельской местности, см.: Stone A. B. «Overcoming Peasant Backwardness».
287
Законодательство о религиозных культах. С. 34.
288
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 16. Д. 705. Л. 40–48.