Свято место пусто не бывает: история советского атеизма

Смолкин Виктория

Однако в условиях хрущевской идеологической мобилизации было бессмысленно делать упор на задачи управления и поддержания стабильности, как это предлагал Совет по делам РПЦ. К 1957 г. партия становится все более нетерпеливой. Многое зависело также от расстановки сил внутри советской политической элиты и от того, будет ли перевес на стороне партийного аппарата или правительственных учреждений 334 . Когда в 1957 г. Хрущев в конце концов одержал победу над своими политическими соперниками, так называемой «антипартийной группой», чаша весов в борьбе за власть склонилась в пользу партии. Взяв на себя выработку политического курса в отношении религии, партийное руководство ожидало от Совета по делам РПЦ и Совета по делам религиозных культов не столько «нормализации» религиозной жизни, сколько ограничения влияния религии на советское общество. Вскоре после этого в прессе стали вновь появляться статьи антирелигиозного содержания 335 .

334

Титов А. Партия против государства: реформа аппарата ЦК КПСС при Никите Хрущеве // Неприкосновенный запас. 2012. Т. 83. № 3. С. 155–166.

335

Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь в XX веке. С. 357.

Таким образом, в 1958 г. сошлись воедино несколько факторов, мобилизовавших партию на новое наступление на религиозном фронте: обеспокоенность религиозным возрождением, более активная позиция православной церкви

и мирян и, наконец, изменение баланса сил внутри советской политической элиты от государственных структур в пользу партийных 336 . Когда о новых тенденциях религиозной жизни становится известно представителям партийного руководства – Суслову, Фурцевой, Поспелову, Леониду Ильичеву, а также таким комсомольским энтузиастам, как Шелепин, Аджубей, Сергей Павлов и Владимир Семичастный, – это было воспринято ими как недопустимое отступление от коммунистической идеологии. Вскоре стало ясно, что определять политику советской власти в отношении религии будет именно партия, а не правительственные органы. Антирелигиозная кампания, готовившаяся за закрытыми дверями, наконец началась, и маскировать ее больше не считали нужным 337 .

336

Там же. С. 361.

337

Chumachenko T. A. Church and State in Soviet Russia. P. 148–149.

Большая опасность: антирелигиозная кампания 1958–1964 гг

Искрой, от которой вспыхнуло пламя новой антирелигиозной кампании, стало письмо, поступившее 15 апреля 1958 г. в адрес Суслова, блюстителя партийной ортодоксии, от В. Шаповниковой, специального корреспондента «Литературной газеты» 338 . В этом письме Шаповникова описывала шок, который она испытала, впервые столкнувшись с религией во время недавней командировки в сельскую местность, куда она отправилась, чтобы написать о баптистских молитвенных собраниях. То, чему она стала свидетельницей, а также последующие отклики читателей на ее статью раскрыли ей глаза на тот факт, что «за проповедником стоит большая сила»; она предупреждала Суслова, что «мы очень слабо вооружены против этой силы». Шаповникова указывала, что городская интеллигенция очень мало знает о месте религии в современной жизни. «Мы не можем даже в точности сказать, сколь велика опасность, стоящая перед нами, – писала она. – Убеждена, опасность большая…» 339 Серьезной проблемой было отсутствие эффективно действующего атеистического аппарата, способного противостоять мощной зримой угрозе; Шаповникова отмечала, что организации, обязанные вести атеистическую работу – Государственный музей истории религии и атеизма, а также общество «Знание», – явно не отдают себе отчета в возможных последствиях своей недостаточной активности.

338

РГАНИ. Ф. 5. Оп. 33. Д. 91. Л. 23–29.

339

РГАНИ. Ф. 5. Оп. 33. Д. 91. Л. 23–29. Чумаченко считает, что письмо Шаповниковой стало «определенным стимулом» для оживления антирелигиозной кампании. – Chumachenko T. A. Church and State in Soviet Russia. P. 159–160 [см.: Чумаченко Т. А. Государство, православная церковь, верующие. С. 158. – Примеч. пер.].

Письмо Шаповниковой было воспринято партийным руководством как сигнал тревоги. Суслов распорядился изучить ситуацию с религией, и в апреле 1958 г. Центральный комитет партии организовал конференцию, в которой участвовали представители учреждений, занимавшихся вопросами религии и атеизма. Результатом работы конференции стал доклад о недостатках в атеистической работе, адресованный отделу агитации и пропаганды Центрального комитета КПСС, и вскоре после этого правительственные и партийные органы начали издавать постановления, направленные на ограничение влияния религии на жизнь советского общества 340 . Точнее говоря, в конце 1958 г. появились два секретных постановления, возвестившие начало новой кампании. В первом из них, постановлении Центрального комитета КПСС от 4 октября 1958 г., говорилось о недостатках атеистической работы, тогда как в соответствии со вторым – постановлением Совета министров от 16 октября 1958 г. – на церкви и монастыри возлагалось еще больше тяжелых налогов, в том числе повышался налог на такие важные источники церковных доходов, как свечи 341 . Духовенство стало подвергаться преследованиям за те виды деятельности, которые и прежде были запрещены, но к ним относились с молчаливой снисходительностью: например, за совершение религиозных обрядов на дому, благотворительную деятельность, религиозное обучение, а также за приобретение недвижимости и транспортных средств для использования в религиозных целях. Православной церкви было отдано распоряжение закрыть больше церквей и монастырей, а чиновников Совета по делам РПЦ инструктировали препятствовать верующим в подаче просьб о регистрации и открытии церквей и отвечать на такие просьбы отказом 342 . «Социалистическая законность» – лозунг, который первоначально побуждал некоторых граждан обращаться к власти с просьбами о защите законных прав церкви и верующих, а также с призывами соблюдать принцип свободы совести, – теперь стала интерпретироваться как орудие подавления религиозной деятельности. Как пишет историк Татьяна Чумаченко, «все, что было разрешено специальными законодательными актами, резолюциями и инструкциями правительства в 1940–1950-е гг., теперь было объявлено нарушением советских законов» 343 .

340

Anderson J. Religion, State and Politics in the Soviet Union and Successor States. P. 24–25.

341

Чумаченко Т. А. Совет по делам Русской православной церкви при СНК (СМ) СССР. 1943–1965 гг. Дис. … д-ра ист. наук. М., 2011. С. 371.

342

О практике отказа в регистрации религиозных объединений как антирелигиозной мере см.: Белякова Н. А. Власть и религиозные объединения в «позднем» СССР: проблема регистрации // Отечественная история. 2008. № 4. С. 124–130; Маслова И. И. Совет по делам религий при Совете Министров СССР и Русская православная церковь (1965–1991 гг.) // Государство и церковь в XX веке: Эволюция взаимоотношений, политический и социокультурный аспекты: опыт России и Европы / Отв. ред. А. И. Филимонова. М.: Либроком, 2011. С. 78–106.

343

Chumachenko T. A. Church and State in Soviet Russia. P. 161; Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь в XX веке. С. 362.

Хрущевская антирелигиозная кампания была связана с другими проблемами, которые занимали в это время партию, в том числе с проблемами молодежи, образования, нравственности и быта. Меры по борьбе с религией были направлены на то, чтобы ограничить влияние религии на детей и молодежь, особенно потому, что из-за убыли населения в результате войны новое поколение стало составлять большую часть взрослого населения страны 344 . Совет по делам РПЦ отмечал, что судьба религии в Советском Союзе зависит от ее способности воспроизводить себя в следующем поколении. Как отмечалось в докладе о росте посещаемости церквей, «посещаемость церкви растет не только за счет пожилых, но и, в значительной степени, за счет молодых. Рост числа венчаний и крещений доказывает это, поскольку только молодые женятся и крестят детей» 345 . Было очевидно, что религия не исчезнет, пока новое поколение остается под ее влиянием. Комсомольская пресса начала широкую дискуссию по проблемам атеизма, публиковала письма читателей с вопросами

о том, могут ли комсомольцы ходить в церковь, и поднимала вопросы атеизма в контексте более общей проблемы «нового здорового быта» 346 . Церкви было велено ограничить число абитуриентов, поступающих в семинарии, и поднять минимальный возраст абитуриентов с восемнадцати до тридцати лет. Иногда комсомольские и партийные активисты физически перекрывали доступ в церковь для бабушек, которые пытались провести с собой внуков.

344

Комсомольская организация занималась изучением молодежной религиозности и атеистической работой уже в 1957 г. См.: РГАСПИ. Ф. М-1. Оп. 32. Д. 845. О советской молодежи в послевоенный период см.: Zubok V. Zhivago’s Children. P. 23, 33–40; F"urst J. Friends in Private, Friends in Public: The Phenomenon of the Kampaniia among Soviet Youth in the 1950s and 1960s // Borders of Socialism: Private Spheres of Soviet Russia / Ed. by L. H. Siegelbaum. New York: Palgrave Macmillan, 2006. P. 135–153; F"urst J. Stalin’s Last Generation: Soviet Post-war Youth and the Emergence of Mature Socialism. Oxford: Oxford University Press, 2010; Raleigh D. J. Soviet Baby Boomers: An Oral History of Russia’s Cold War Generation. New York: Oxford University Press, 2013 [см. в русском переводе: Рейли Д. Советские бэйби-бумеры: Послевоенное поколение рассказывает о себе и о своей стране. М.: Новое литературное обозрение, 2015. – Примеч. пер.].

345

РГАНИ. Ф. 5. Оп. 33. Д. 58.

346

РГАСПИ. Ф. М-1. Оп. 32. Д. 757; РГАНИ. Ф. 5. Оп. 33. Д. 53. Л. 83–88.

Советские чиновники считали, что религиозность молодежи связана с проблемами в других сферах, особенно в сфере образования и семейной жизни. Они критиковали школы за невнимание к атеистическому воспитанию и побуждали учителей бдительнее следить за жизнью семей своих учеников и оказывать большее влияние на мировоззрение своих подопечных 347 . Совет по делам РПЦ сообщал, что учителя часто не желают вмешиваться в вопросы религиозной веры, объясняя отсутствие атеистической работы в школе тем, что, мол, научное содержание советского образования органически приведет учеников к атеистическим убеждениям. Совет указывал, что пренебрежение школы вопросами религии и атеизма оставляет место для опасного влияния семьи. Как объяснял один семиклассник на школьном собрании, посвященном вопросам религии,

347

Об атеистическом воспитании в советских школах см.: Froggatt M. Renouncing Dogma, Teaching Utopia: Science in Schools under Khrushchev // The Dilemmas of De-Stalinization. P. 250–267.

учителя в школе учат нас, чтобы мы слушались родителей. Дома родители учат нас, чтобы мы уважали и слушали учителей. Учителя, перед Пасхой или после Пасхи, один раз в году говорят нам, чтобы мы не ходили в церковь, а наши матери и отцы каждый день заставляют Богу молиться и в церковь ходить. Учителя говорят, кто пойдет в церковь, отметки снизят, а родители говорят, не пойдешь в церковь из дому выгонят. Кого же нам слушаться? Необходимо, чтобы все взрослые люди, и учителя и наши родители, договорились между собой 348 .

348

РГАНИ. Ф. 5. Оп. 33. Д. 53. Л. 126–129. Орфография подлинника.

В условиях нарастающей антирелигиозной кампании соперничество семьи и школы за влияние за детей становилось еще более очевидным.

Наконец, важным новшеством антирелигиозной кампании было внимание партии к народной религиозности и обычаям, которые теперь были включены в более широкое определение религии 349 . Во времена Ленина и Сталина, когда религия определялась преимущественно в политических терминах, нейтрализация религиозных организаций и духовенства требовала прямого действия. Искоренение народной религиозности, напротив, рассматривалось как длительный процесс, который будет развиваться органически под влиянием распространения образования, просвещения и модернизации. При Хрущеве партия начала фокусировать внимание на тех практиках, которые до того времени не были первостепенной мишенью антирелигиозной политики: паломничествах, почитании местных святых, религиозных праздниках и святых местах. Стирание различий между организованной религией и народной религиозностью выразилось в том, что и то и другое стали характеризовать как форму суеверий 350 . Как указывает антрополог Сергей Штырков, произошло «резкое расширение сферы применения термина „религия“. Многое из того, что до этого воспринималось скорее в терминах местной и/или этнической традиции или обычая, стало „религиозным“ и, следовательно, подлежащим искоренению» 351 . Народная религиозность и местные традиции оказались мишенью атеистической работы.

349

О народной религиозности см.: Panchenko A. Popular Orthodoxy in Twentieth-Century Russia: Ideology, Consumption and Competition // National Identity in Soviet and Post-Soviet Culture / Ed. by M. Bassin and C. Kelly. Cambridge: Cambridge University Press, 2012. P. 321–340. См. также: Алымов С. Понятие «пережиток» и советские социальные науки в 1950–1960-е гг. // Антропологический форум. 2012. № 16. С. 261–287.

350

Штырков С. Практическое религиоведение времен Никиты Хрущева: республиканская газета в борьбе с «религиозными пережитками» (на примере Северо-Осетинской АССР) // Традиции народов Кавказа в меняющемся мире: преемственность и разрывы в социокультурных практиках: Сборник статей к 100-летию со дня рождения Леонида Ивановича Лаврова / Сост. и отв. ред. Ю. Ю. Карпов. СПб.: Петербургское востоковедение, 2010. С. 306–343.

351

О внимании к религиозной жизни в хрущевскую эпоху см.: Там же. С. 307.

Пресса, как и прежде, играла важную роль в процессе переосмысления религии, практикуясь в том, что Штырков называл «обличительной этнографией» 352 . Так, в газете «Социалистическая Осетия» журналист Снегирев опубликовал разоблачительную статью о местных членах партии, которые, как и другие жители города, не появлялись на работе в течение трехдневного отмечания местного праздника. Вместо «борьбы с этим злом», писал Снегирев, коммунисты сами оказались «в плену отживших традиций». В другом селе «тремя-четырьмя стариками» было организовано шествие на кладбище и ритуальное жертвоприношение, чтобы «вызвать дождь». Эти пожилые люди смогли «дурманить головы» целому городу, включая впечатлительных детей, тогда как партийные чиновники, председатели колхозов и учителя «равнодушно взирали» на происходящее. Также Снегирев поделился историей о том, как «мракобес и авантюрист» Закаря Хосонов организовал у себя на дому «мастерскую по изготовлению талисманов». Хосонов объявил, что талисманы, на которых начертаны «непонятные самому Хосонову, какие-то таинственные знаки», приносят удачу и любовь, защищают от болезней и гарантируют рождение мальчиков. Когда «простаки» повалили толпой покупать талисманы, двор Хосонова заполнился разнообразной живностью, которую деревенские жители отдавали ему в качестве оплаты; «рекой текут сюда и трудовые рубли». В числе жертв махинаций Хосонова оказался даже бригадир колхоза. Такие разоблачительные очерки были призваны убедить читателя, что на современной стадии исторического развития «суеверия» недопустимы, особенно для советских чиновников и членов партии 353

352

Штырков С. Обличительная этнография эпохи Хрущева: большая идеология и народный обычай (на примере Северо-Осетинской АССР) // Неприкосновенный запас. 2009. Т. 65. № 1. С. 147–161.

353

Штырков С. Практическое религиоведение времен Никиты Хрущева. С. 317.

Конец ознакомительного фрагмента.