Святочный сон
Шрифт:
Она красноречиво взялась за ведра и озорно подмигнула подруге, которая завистливо вздохнула. Этого Соня вынести уже не могла.
– Пусть Тришка снесет, ему все равно идти топить в комнатах.
Танька, по всей видимости, ничуть не опечалилась. Она захохотала во все горло и помчалась искать Тришку. Соню в доме не боялись. Все дворовые знали "барышню" с детских лет и любили ее, однако приказания ее никогда не оспаривались. И теперь кухарка выслушала ее с почтением, согласно кивнула и принялась хлопотать у печи.
Самовар уже закипал, пора было накрывать стол к чаю. Соня погнала Дашу
После чая были классы. Соня учила девочек вязать крючком, а пока вязали, твердили наизусть стихи Пушкина. Воспитательница казалась рассеянной, чего никогда не случалось с ней во время занятий.
– Итак, "Птичка Божия не знает"....
– подсказывала она Кате и задумывалась надолго, не слыша, что так старательно лепечет девочка.
– "Людям скучно, людям ... грустно".
Лиза толкнула сестрицу в бок:
– Неверно!
– и тотчас поправила: - "Людям скучно, людям горе".
Соня встрепенулась.
– Да-да, милая...
Она все слушала, что происходит за стенкой в комнате француза. Миша и Дюваль громко говорили и смеялись. И дурного настроения как ни бывало!
За чаем-то француз выглядел сердитым и замкнутым. На замечание Владимира о частых отлучках он ответил лишь:
– Пардон. Неотложные дела.
Биби неопределенно фыркнула, а бледная Сашенька стоически молчала.
– Что ж, неотложные дела у всякого случаются, - только и изрек недовольный Владимир.
Соня не знала, как ей быть. Следовало поговорить с Дювалем и узнать, во что же он желал ее посвятить, но холодность француза отталкивала и пресекала всякие попытки. Приходится мириться, но инстинкт подсказывал Соне, что дело не терпит отлагательства. "Может, пойти теперь к нему и вызвать на беседу?" - предположила молодая женщина.
– Соня, а кто такая "лива"?
– прервала ее размышления Катя.
– Что такое?
– вновь встрепенулась учительница и непонимающе уставилась на девочку.
– Ну, вот: "Хлопот лива не свивает долговечного гнезда"?
Тетушка рассмеялась и, поцеловав малышку, растолковала:
– Это одно слово – хлопотливо...
"Ничего, - подумала она.
– В балаганах-то я непременно найду способ поговорить с Дювалем!" На этом и успокоилась.
В балаганы отправились после сытного, основательного завтрака. Ехали в Петровский, где устраивались еще и катания на тройках. По дороге не раз встречались сани с ряжеными да цыганами. Народ гулял от души. Легкий морозец и солнце довершали картину святочного торжества. Как обычно. Соня ехала с девочками, а Дюваль и Миша следовали за ними в своих маленьких санках. Всем было весело, смеялись без причины. Когда выбирались на широкие улицы, оба кучера, молодые, азартные парни, норовили устроить состязание в быстроте. Тогда обе упряжки неслись наперегонки, и дети едва не вываливались из саней. Задыхаясь в снежной пыли, они визжали от восторга и криками ободряли разошедшихся молодцов.
Соня заразилась общим азартом и тоже что-то кричала, смеялась и - врх неприличия!
– показывала язык отстающим спутникам. Впрочем, Дюваль тоже не оставался в долгу. Изловчившись, он хватал с обочины снег, лепил его в ком и зашвыривал в девичьи сани. Причем угадывал именно в Соню. Девица смеялась, стряхивая снег со сбитой набок шляпки, и пальчиком грозила баловнику. Девочки так развеселились, что надумали встать в санях во весь рост, чтобы показать Мише нос. Насилу Соня их угомонила.
В Петровском уже вовсю шло гулянье. Прежде чем отправиться смотреть балаганные чудеса, решили поглазеть на скачки. Дюваль вновь удивил Соню тем, что выразил желание участвовать в конных состязаниях верхом. Он исчез на некоторое время, а после вернулся с великолепным скакуном гнедой породы.
– Ахилл!
– восторженно вскрикнул Миша.
Соня не успела остеречь любимца, как тот уже целовал морду гнедого и трепал его ухоженную гриву.
– Что это?
– обратилась тетушка за разъяснением к Дювалю.
– Соня, ты не пугайся, это Ахилл. Мы в манеже с ним познакомились, - опередил его Миша.
Девочки тоже осторожно подбирались к Ахиллу, не слушая Сониных окриков.
– Мсье Дюваль, что же это?
– растерялась воспитательница.
– Он весьма деликатный конь, не тревожьтесь, - ответил француз, ласково оглаживая Ахилла и любуясь им, как собственным дитя.
– Барин, али раздумали?
– крикнул какой-то мужик, и Дюваль, бросив свой редингот прямо на снег, вспрыгнул в седло с исключительной для его сложения легкостью.
Тотчас к нему подъехал верховой в бело-красном мундире. Соне он показался смутно знакомым. Однако времени вспомнить не было. Соревнующиеся выстроились в линию, и Дюваль с офицером среди них. Звук колокола возвестил о начале состязания. Что тут началось! Снег взметнулся под копытами лошадей, вопли сочувствующих наблюдателей покрыли крики торговцев, стайки мальчишек следовали за шумной кавалькадой на безопасном расстоянии. Соня насилу удержала детей возле себя. Она боялась, что их затопчут в толпе.
Впрочем, она сама едва утерпела, чтобы не кинуться вслед за Ахиллом. Миша нашел небольшое возвышение - поваленное дерево на краю пустыря, где проходили скачки. Маленькое общество взгромоздилось на дерево, силясь рассмотреть, кто скачет впереди. Море голов закрывало им обзор, но всадники вскоре вернулись на новый круг, и все увидели, что соперников опережает офицер в белом с красным мундире. За ним по пятам, не отставая, следовал Дюваль.
Соня поймала себя на том, что в волнении кусает кончик перчатки. Девочки, рискуя поскользнуться и упасть, прыгали на месте, хватаясь друг за друга. Миша тянул шею и готов был выскочить из собственной кожи, чтобы проследить ход состязания.