Святочный сон
Шрифт:
– Я пропала!
– лепетала она.
– Если Владимир все узнает, он не простит меня.
Сердце бывалого кавалергарда вовсе размягчилось. Дрожащей рукой он подал даме стакан воды и смахнул слезу, капнувшую ему на усы. Казалось, он готов был сейчас умереть ради того, чтобы вернуть улыбку на эти нежные уста. Но Сашенька смотрела на старого поклонника с ужасом и едва ли не с отвращением. Муки раскаяния, терзавшие Александрину, усугубляли незавидное положение кавалергарда.
– А Горский? Он тоже здесь?
– испуганно прошептала Мартынова.
Коншин смутился. Он догадывался, где его
– О нет, он не смеет! И я теперь же исчезаю, покуда ваши люди не проснулись.
Он неловко поклонился и робко поцеловал безвольную руку дамы. Сашенька и не подумала его задержать. Оставшись одна, она тяжело задумалась. Какой ужас ей пришлось пережить! Последнее, что она помнила в доме Амалии, это страшные глаза магнетизера. Они жгли нечеловеческой силой и пробуждали непристойные желания. Сашенька не помнила, что сталось с ней после. Верно, защитные силы материнского организма пришли на помощь и повергли ее в сон. Такое случалось и прежде. Испуганная женщина прислушалась к себе: все ли хорошо внутри, не потревожен ли плод. Хвала Господу, обошлось! Все умница Соня, она вовремя забила тревогу. Надобно пойти и поблагодарить ее. И еще попросить, чтобы держала в тайне злоключения этой ночи. Она поймет.
Немного успокоившись, Сашенька обратилась мыслями к спасителю и поклоннику, давней любви и причине первой чудовищной ошибки. Петруша Коншин предстал перед ней столь неожиданно, что не было возможности это осмыслить. Теперь Сашенька раздумывала о превратностях судьбы. Что она находила в этом грубом, заматерелом вояке? Да был ли юный, пылкий красавец, ее возлюбленный, от одного взгляда которого кружилась голова и почва уходила из-под ног? Какое разочарование, однако! Возможно ли: поставить на одну доску этого усача и Владимира! Сашенька словно заглянула в бездну, лишь на миг представив себе, что она сделалась женой Коншина и потеряла все, что имела.
Нет, невозможно допустить, чтобы Владимир узнал о ее новом проступке! Она умрет, если супруг разлюбит ее или отринет от себя! Что она без мужа? Сашенька бросилась на колени перед образами и стала страстно молиться. Покаянно плача, она молила Бога сохранить ей мир и дом, отпустить грехи и наставить ее, заблудшую овцу, на верный путь...
Тем временем Соня прощалась с князем, который уже стоял на пороге.
– Пора, - торопила она возлюбленного, сама же не размыкала объятий и припадала снова и снова к его груди.
– Соня, приходи ко мне. Мочи нет жить без тебя, - бормотал вновь распалившийся Юрий.
Соня посмотрела на него печально и качнула головой.
– Вообрази, что будет, когда Владимир узнает!
– Опять Владимир!
– помрачнел Горский.
– Как избавиться от этого проклятья?
Соня ладонью закрыла ему рот.
– Не смейте дурно говорить и думать о моем кузене!
– Вы все еще любите его?
– стиснул ей руки Горский.
– Люблю...
Князь отшвырнул ее руки в ревнивом гневе.
– ...как брата, как отца!
– заключила молодая женщина, с укоризной глядя на возлюбленного.
– Хорош братец!
– возразил Горский.
– Однако вы злопамятны!
– возмутилась девица.
– Да, Соня, я злопамятен, и мне дурно от этого. Я не умею прощать.
Софья Васильевна печально улыбнулась:
– Вы молоды.
В доме зашевелились, вот-вот все проснутся, и начнется повседневная суета. Князь торопливо поцеловал Соню в губы и бросился вон. Закрыв за ним дверь, Соня почувствовала, как она продрогла. Забравшись под теплое пуховое одеяло, она предалась невеселым раздумьям.
Отчего обладание любимым не поднимает ее в горние высоты, не дарует блаженства? Отчего ее любовь не приносит счастья? Оттого, что тайная, не венчанная, отвечала она себе. Соня была так устроена, что не терпела двусмыслицы, подспудности, окольных путей. Князь твердит, что не может без нее жить, а она сделалась его тайной любовницей. Могла ли помыслить прежняя Соня о столь унизительной роли? Нет, она не пойдет к Юрию и под страхом смерти! Лучше завянет от тоски или уйдет в монастырь. Впрочем, можно уехать в деревню, жить, как прежде, когда-то...
Вообразив одинокое, безрадостное существование, бедная дева расплакалась. Нет, теперь ей будет нелегко вернуться в родительский дом, чтобы там встретить бесплодную старость.
В дверь постучали, и сердце Сони вопреки рассудку радостно встрепенулось - князь вернулся. Однако на пороге стояла Сашенька в белом воздушном пеньюаре. Она бросилась к Соне на постель.
– Сонечка, душенька, ты меня спасла! Как я тебе признательна!
– она расцеловала заплаканное лицо кузины.
– Отчего ты плачешь? Верно, из-за князя? Бедная моя!
Сашенька обняла Соню и прижала к себе.
– Я рада, что ты невредима, - пробормотала растроганная девица.
– Мы ничего не скажем Владимиру, да?
– умоляюще взглянула на нее Александрина.
– Разумеется. Я и Даше ничего не сказала, никто не знает...
– Соня, ты прелесть что такое! Я не понимаю этих мужчин.
– Сашенька несколько успокоилась.
– Вообрази, просыпаюсь, а возле меня этот Коншин, приятель князя. Право, я испугалась, что и Горский в доме!
Соня закусила губу, и глаза ее вновь наполнились слезами. Сашенька по-своему поняла кузину.
– Полно, душенька, забудь князя. Он не стоит твоего мизинца. Да, он изрядный мужчина, но вспомни, как бесчестно он обошелся с нами. Владимир никогда не примет его в наш дом.
Утешение мало действовало, но Сашенька продолжала:
– Разве нам худо жилось? Летом уедем в имение, родится малыш... Кто знает, может статься, и ты найдешь там свою судьбу.
Соня кивала согласно, но мысли ее были далеко...
Коншин махнул рукой на разительно переменившегося приятеля. Он зачастил с визитами к хорошенькой Ланской. Отпуск был на исходе, а дело не сделано. Встреча с Сашенькой вовсе не повлияла на его житейские планы. Конечно, кавалергард слегка погрустил об ушедшей молодости, о пылкости и свежести чувств, а после направил свои помыслы к юной Ланской, знакомство с которой он закрепил в свете. Дела Коншина продвигались, но требовали несколько более времени, чем он располагал, и пришлось просить об отсрочке. Теперь Петруша езживал во все дома, куда его приглашали, посему князь Горский все чаще оставался в одиночестве.