Святополк II. Своя кровь

Романова Галина Львовна

Дальше его путь лежал по перелескам - куда ни глянь, расстилалась холмистая равнина, где по балкам и низинам росли рощи. Мелкие речушки и ручьи бежали к небольшим озерцам и в Рось-реку. Здесь совсем близко было Дикое Поле, сюда чуть не каждый год наведывались половцы, и люди селились в городках за крепкими стенами, чтобы легче было отбиться от врага. Пройди еще немного вперед - на валах встретишь пограничные сторожи, где дозорные днем и ночью зорко следят за степью.

Полдневное солнце поднялось над головой, жарко припекая. Выбравшийся

на неширокую малоезжую дорогу, Лют устал. Собранный Жданкой нехитрый припас подходил к концу, и когда на холме за рощей он увидел деревянные стены небольшого городца, он, не раздумывая, свернул навстречу.

Но в самый последний момент, увидев в воротах дозорных, что следили за ним пристальными взглядами, Лют вдруг заробел. Как он подойдет, что скажет этим людям?

У самых стен теснились избы посада. Опасаясь набегов, посад не разрастался далеко - самая дальняя изба отстояла от заборол на полпоприща, прижавшись к оврагу. Маленькая, вросшая в землю, с буйно разросшейся на крыше травой и покосившимся огородом, она глядела на мир одним волоконным окошком. У двери на земле валялся чурбачок. Уставший в дороге Лют присел на него, уложив саблю у ног и с тоской озираясь по сторонам.

В начале лета самая огородная пора - бабы досаживают всякую овощь, смерды отбывают княжью или боярскую повинность да готовятся к сенокосу. Поэтому в посаде было тихо, только издалека доносились крики играющих детей да изредка голоса женщин. Здесь было так спокойно, здесь его никто не знал - но и он никому не был нужен. Прижавшись спиной к шершавым твердым бревнам, Лют закрыл глаза…

А когда открыл их снова, над ним, застилая солнце, стояла ветхая старушка.

–  Притомился, внучек?
– с тихой улыбкой спросила она.
– Откуль сам будешь?

–  Лютом зовут. Издалека я.

–  А куда путь держишь?

–  Не ведаю, - вздохнул он.

–  Чего ж так?
– Старушка по-птичьи склонила голову набок.

–  Иду - и все.
– Лют резко выпрямился, оправляя на плече мятель.
– Куда глаза глядят.

–  Сирота?

Голос старушки как-то странно дрогнул, и Лют вскинул на нее глаза. Она потянулась погладить его спутанные черные волосы, но не донесла руки.

–  Есть у меня родня, - с неохотой признал Лют.
– Только ушел я от них. Из рода извергся. Теперь я никто. И иду, не зная куда.

Теплая мягкая ладонь коснулась его головы, погладила так ласково и сильно, как, наверное, гладит мать. Люта никто, кроме сестры Жданы, не гладил по голове, и он невольно отстранился, потому что горло перехватило, а в носу защипало.

–  А пойдем со мною, - ласково сказала старушка.
– До огнищанина нашего, Еремея Жиросилича. Он у нас добрый. Я вот сирота - как моих деточек поганые угнали, так у него десятый годок живу, за гусями хожу, травы целебные собираю да жену его хворую отпаиваю. И тебе уголок найдется. Пойдем,внучек!

Лют нехотя поднялся, оказавшись со старушкой

одного роста. Она смотрела на него добрыми слезящимися глазами, как старая собака.

–  Меня дома… хазарчонком звали, - выдавил он.

–  А идем, идем - все одно! Душа в тебе, видно, незлобливая… Идем! г Старушка потянула его за рукав, и Лют нехотя последовал за нею. Сторожа на воротах проводили их строгими взглядами, но спутницу Люта здесь знали, и парнишку пропустили внутрь.

Глава 2

Не успели запереть за плененными послами двери поруба, как в палаты великого князя ворвались киевский тысяцкий Ян Вышатич с братом Путятой и нарочитый боярин Никифор Коснятич. Помнившие еще его отца Изяслава и долго ходившие под рукой Всеволода Ярославича, старейшие бояре отыскали князя в его светлице.

–  Повести нам, светлый князь, это что же такое деется?
– с порога зычным, чуть хриплым от старости голосом возвестил Ян Вышатич.
– Верно ли глаголют, что по твоему велению половецкие послы в поруб заточены?

–  По моему, - сухо кивнул Святополк, расправив плечи.

–  Почто?
– взвился Ян Вышатич.
– Поведай нам, князь! Ссоры с Диким Полем восхотел?

–  Не ссоры, - метнул Святополк в старого воеводу тяжелый взгляд.
– Войны!

Трое бояр переглянулись, изумленные, словно ослышались.

–  Да ведаешь ли ты, князь, каково это - с Диким Полем ратиться? Ты силу их видал?

–  А что сила? Что, половцы бессмертны? Бивали их прежде не раз - и стрый мой Всеволод, и брат Владимир. Они на нас ходить будут, землю зорить, людей в полон угонять - а мы молчи, терпи да дани им плати?

–  Верно ты все говоришь, князь.
– Ян Вышатич склонил седую голову.
– Натерпелись от поганых. А только позволь дать тебе совет: по-иному с ними надо говорить.

Он молвил спокойно и даже чуть покаянно, но именно это подстегнуло вспыльчивый нрав Святополка. Слишком долго он молча слушал наказы других, ходил в чужой руке, и вот сейчас, когда только-только чего-то достиг в жизни, когда судьба дает ему возможность сделать что-то самому, находятся советчики, кои вздумали за него все решать! Он князь и обязан думать о всей земле, а бояре - они мужи смысленые, но заботятся только о своих вотчинах.

–  Я ныне князь, и я решаю, как с половцами разговаривать!
– рявкнул он, теряя терпение.
– Подите да пошлите за моим воеводой, Данилой Игнатьевичем.

Братья Вышатичи вышли, ворча себе под нос. Никифор Коснятич чуть задержался в дверях, словно ожидал от князя слов напоследок, но Святополк молчал, и он прикрыл дверь.

На другой день стало известно, что половцы, сопровождавшие послов, ночью снялись и ушли в степь.

Лют закончил выгребать из конюшни навоз и вышел на воздух, переводя дух.