Святослав Великий и Владимир Красно Солнышко. Языческие боги против Крещения
Шрифт:
Через седмицу от того же Олава пришло страшное известие: Сигрид не просто отказала Всеволоду, а с ним еще и Харальду Гренландцу, но казнила незваных женихов! Смерть Всеволода была страшной. Сигрид оскорбилась таким сватовством, только сразу вида не подала, сначала поиздевалась. Велела женихам соревноваться в красноречии. Владимир не был уверен, что Всеволод мог победить в таком испытании, это Ярослав, пожалуй, смог бы. Но и речи Харальда вдове тоже не понравились. Сигрид напоила обоих до беспамятства вместе с их дружинниками и сожгла в тех покоях,
Владимиру бы объявить войну свеям, но это вызвался сделать Олав Трюггвасон, обещал отомстить за сводного брата. Только никакая месть отцу сына не вернет.
— Анастасия, к тебе князь приехал… — настоятельница произнесла это чуть вопросительно, хорошо понимая, что Рогнеда вряд ли захочет слушать бывшего мужа и видеть его.
Та действительно помотала головой:
— Пощади, мать Ирина, не могу с ним говорить… Потом когда-нибудь, после…
Настоятельница вышла в трапезную, где ждал князь, и развела руками:
— Не обессудь, князь, не придет Анастасия. В горе она, материнском горе…
Хотелось крикнуть, что и у него горе отцовское не меньше, да вспомнилось, что сам виноват, сам сына отправил за большой властью. Владимир только кивнул и вышел вон. Рогнеда не принимала его в свою жизнь, даже такого — смирившегося и покорного — не принимала. Да и что он мог ей сейчас принести, кроме тяжелых воспоминаний?
В заботах прошла зима. К весне была готова новая церковь. На следующий день после дня рождения Константинополя митрополит Леон торжественно освятил ее. На стене, как потребовал князь, были написаны слова о его десятой доли от всего для Богородицы. Владимир внимательно посмотрел на запись и добавил:
— Если кто осудит это, да будет проклят!
Никто осуждать и не собирался, мало того, церковь сразу прозвали Десятинной.
Теперь предстояло выполнить второе решение — перенести останки княгини Ольги и упокоить на новом месте.
Ярко светило солнышко, радовался погожему дню весь Киев, потому как в последние дни было пасмурно. И лить не лило, а все небо тучами затянуто. Противная морось заставляла прятаться под навес даже неугомонных мальчишек. И вдруг солнышко!
Над Киевом разнесся колокольный звон. Колокол был пока только один — у Десятинной, но слышан по всему городу. И звук у него веселый. С чего бы это звонить вот так среди дня и без праздника? Кияне переглядывались, спрашивали друг у друга. Наконец по городу разнеслось: надо идти к могиле княгини Ольги! Туда зачем-то собираются княжьи люди и множество священников. Волнуясь, христиане побросали свои дела и спешно начали стягиваться к почитаемой могиле. Но беспокоились зря, Киев ждало необычное действо, среди собравшихся пошли разговоры: князь Владимир повелел торжественно перенести останки своей бабки княгини Ольги в Десятинную и похоронить с почестями! Ай да князь! Все ждали Владимира.
Князь и его близкие пришли с крестным ходом во главе с митрополитом и всеми русскими епископами. Когда-то княгиня Ольга, умирая, упросила своего сына князя Святослава не сжигать ее по обычаю, а похоронить тихо по-христиански. Последнюю волю матери князь Святослав выполнил, но делал все не сам, а поручил священнику княгини. Тот хоронил тайно. Владимир с затаенным страхом смотрел на гроб, в каком покоились останки княгини Ольги. Митрополит Леон понимал волнение князя — а ну как гроб окажется пустым? Кто мог наверняка сказать, как именно хоронили великую княгиню?
Вот уже выкопали сам гроб. Дубовый, потому пока не разрушился, хотя и много времени прошло. Князь пытался вспомнить сколько. Бабка умерла за год до ухода отца в последний поход, значит, двадцать шесть лет получается? Давненько… Много лет минуло, да и то, Русь изменилась немало. Видела бы княгиня построенную церковь! Князь вдруг обернулся к митрополиту, тот быстро шагнул ближе, понимая, что Владимир хочет что-то спросить.
— Как мыслишь, видит сейчас княгиня новую церковь оттуда? — князь поднял голову к небу.
Леон быстро закивал головой:
— Видит, князь, конечно, видит!
— А… она там? — почти с опаской снова поинтересовался шепотом Владимир.
Вот уж этого знать не мог никто. Тем более о княгине, по воле которой сгорел Искоростень. Отмолила ли? Грек снова уверенно кивнул:
— Там! За то, что не побоялась первой креститься, там!
Князю хотелось сказать, что она совсем не первая, но не успел. Холопы уже открыли гроб. Среди присутствующих пронесся вздох изумления. Останки княгини Ольги оказались нетленными! Леон торжествующе посмотрел на князя, как бы говоря: «Вот что бывает с теми, кто верит по-настоящему!» Владимир ответил ему восхищенным взглядом глазами, полными слез.
— Пусть не мы одни видим это! Всякий должен узреть!
— Как? — не понял Леон. Князь что, собирается оставлять мощи у всех на виду?
— Перенести в каменный гроб и оставить окошко, чтоб всякий истинно верующий мог поглядеть!
Митрополит обругал себя за то, что первым не догадался о таком решении! Конечно, князь прав. Так и сделали.
И еще об одном подумал Владимир, только никому о своих мыслях не сказал. Подумал, что Рогнеда порадуется и новой церкви, и захоронению княгини. Даже сейчас он мысленно советовался с бывшей женой.
Мощам поклонялись многие, многие получали от них исцеление от болезней. Однажды князь, сам часто бывавший в Десятинной, все же застал там Рогнеду. Бывшая княгиня истово молилась, приникнув к саркофагу. Владимир понял, что просит о сыновьях. Встал в стороне, сделав знак и сопровождавшим, чтобы не мешали. Рогнеда долго что-то шептала, потом перекрестилась и, поднявшись с колен, наконец увидела Владимира. Князь замер: что скажет? Ничего, только склонила голову:
— Будь здраве, князь…