Святой дракон и Джордж. Никто, кроме человека
Шрифт:
— Прощай.
Джим наблюдал, как Смргол, перейдя в пике и развернувшись на сто восемьдесят градусов, поймал нижний термал и попутный ветер с моря. Смргол быстро исчез из вида, и Джим полностью переключил внимание на пространство, лежавшее перед ним.
Лес с пригорками и опушками, в котором жил Каролинус, сменился монотонными пустошами, редкими деревьями да бедняцкими лачугами, выстроенными из сухих ветвей и стволов деревьев, чем придется связанных между собой. На крыши хижин были навалены охапки соломы и травы.
Завидев летящего Джима, обитатели хижин сразу же бросались в убежища. Явно отказавшиеся от традиционной одежды, они были закутаны в шкуры и на первый взгляд не выглядели
Однако, чем дальше летел Джим, тем реже встречались поселения, пока наконец не исчезли вовсе. Пустошь заканчивалась, и приближался указанный Смрголом лес — не хвойный, как вокруг Звенящей Воды, а лиственный, из дубовых и ивовых зарослей.
Листва уже опала, что было странно для нынешнего времени года. Искореженные, кривые ветви низкорослых деревьев придавали лесу зловещий оттенок. Создавалось впечатление, что любое живое существо, забредшее сюда, будет перемолото и съедено лесом. Искорка самодовольства вспыхнула в Джиме при мысли, что он может безопасно парить в поднебесьи.
Опьянение полетом вновь улучшило его самочувствие, и он почти забыл обо всех своих неприятностях. Джим не имел ни малейшего представления о том, что ждало его впереди, но неизвестность ни в коей мере не отразилась на жизнерадостном расположении духа. Он жаждал лететь прямо к Башне Ненависти, но помнил, что Каролинус отговорил его от такого поступка.
Однако в данный момент он летел точно по направлению к Башне — причем по настоянию того же Каролинуса. Неважно, какими причинами руководствовался волшебник, главное — у Джима сложилось осознанное ощущение правильности собственных действий.
Джим подлетел к кромке леса, за которым начиналось зеленое неистовство болот, уходящих к горизонту и сливающихся с туманной темно-синей линией моря. Болота занимали все видимое пространство: девственно-чистые холмики опалесцирующего мха, островки свеже-бурой земли, мелкие, как разбросанные блестящие стеклышки, озерца. Болота простирались во все стороны, лишь у самого горизонта ограничиваясь морем.
Телескопическим зрением драконьих глаз Джим обшарил всю поверхность болот, но строения, которое могло бы оказаться Башней Ненависти, не обнаружил. Встречный бриз резко оборвался, однако новый попутный ветерок легко подталкивал его в спину. Он расправил крылья, поймал воздушный поток и медленно, под небольшим углом, начал спускаться вниз, как бы скользя по невидимой волшебной поверхности. Болота приближались: мшистая, с сочной густой травой земля, разрезанная протоками с голубой водой на островки, задушенные кольцом мелких заливчиков и запруд, заросших водорослями и камышом.
Стайка водоплавающей дичи легкой струйкой дыма подымалась с одного озерца — шлейф неспешно растягивался на несколько сот футов и медленно оседал на соседнем озере. Крики птиц, приглушенные расстоянием, слабо доносились до сверхчувствительных ушей Джима.
А с запада, начиная нависать над прибрежной линией, собирались тяжелые тучи.
Продолжая полет над тихой стоячей водой и мягкими травами, Джим вдыхал принесенные издалека запахи моря. Он с беспокойством поглядывал на заходящее солнце, край которого начинал вязнуть в черных облаках. Скоро наступит темнота. Он был голоден и не имел ни малейшего представления о том, что будет делать, когда наступит ночь. Продолжать полет небезопасно — малоприятно врезаться в землю из-за полной потери ориентации. Столь же неприятно спикировать в озеро или залив. Он может приземлиться и дальше идти пешком, но тогда появится вероятность завязнуть в трясине.
Самое разумное решение — хотя подобная перспектива была безрадостной — заночевать после захода солнца на одном из островков. Но если кто-нибудь вознамерится напасть на него, то наверняка застанет Джима врасплох.
Сомнения Джима оборвала очевидная мысль — точнее, напоминание. Он же дракон! А рассуждать продолжает, как человек! Кто в здравом уме и рассудке осмелится напасть на дракона?! Исключение, как Джим успел выяснить, составляют только рыцари в «скорлупе». Станет ли рыцарь в латах разъезжать в темноте по болотам? Но, может, Джиму стоит опасаться другого дракона? Если сведения о водяных драконах, поведанные Смрголом, верны, то единственным драконом, которого следовало опасаться, оставался Брайгх. Но Брайгх совершит большую ошибку, если приблизится сейчас к Джиму, пребывающему в откровенно агрессивном расположении духа.
Джим счел бы за счастье прямо сейчас вцепиться зубами и когтями в этого предателя. Матерая, тяжелая злоба горячим углем распалялась в груди. И как сладостно было это ощущение! Искра раздулась в настоящий пожар — и гнев его был гневом дракона, а не человека. Вероятно, об этом и предупреждал Смргол, советуя не горячиться, не давать воли эмоциям.
Джим попытался успокоиться, но пламя гнева, бушевавшее внутри, было непросто загасить…
Неожиданно удача улыбнулась ему. На одном из крохотных островков он краем глаза выхватил очертания дракона.
Дракон возился с чем-то, лежащим в траве. С такой высоты и под таким углом Джим не мог различить, что это было; идентификация не интересовала его, поскольку самого вида дракона оказалось достаточно, чтобы пламя гнева вспыхнуло во всю мощь.
— Брайгх! — непроизвольно взрычал он.
Подчиняясь рефлексу, он вошел в пике, как истребитель с наведенными на цель пушками.
Атака была проведена достаточно стремительно, чтобы застать врасплох дракона, находившегося внизу. Но, к сожалению, существовало одно естественное препятствие, о котором не подозревал Джим. Даже идущий на снижение легкий самолет с выключенным двигателем производит достаточно шума, чтобы разбудить спящего, а большой дракон — такой, как Горбаш, — встречал не меньшее сопротивление воздуха, чем двухместный самолет. К тому же, дракон внизу явно имел опыт встречи с подобным нарастающим звуком. Не подымая головы, он сделал отчаянный прыжок и кубарем покатился от того места, куда пикировал Джим.
Атакованный дракон еще раз перекувырнулся, сел, взглянул на Джима и принялся визгливо причитать:
— Это несправедливо! Несправедливо! — кричал он неестественно высоким для дракона голосом. — И все потому, что ты крупнее меня! А я сражался целых два часа, и она раз шесть едва не сбежала. Впервые за несколько месяцев на болота забрела еда таких габаритов, и вот… все прахом… и ты, ты отнимаешь мою добычу! Ведь не нужна она такому упитанному и сильному! А я голоден и немощен…
Джим растерянно заморгал. Он посмотрел на дракона, а затем перевел взгляд на существо, лежавшее перед ним в траве, и увидел, что это туша старой, тощей коровы, уже изрядно покусанной и с переломанной шеей. Он осмотрел дракона и впервые осознал, что перед ним сидело изможденное, в половину его собственного размера существо, находящееся на грани смерти от истощения…
— …где ты, удача? — стенал дракон. — Каждый раз, стоит поймать приличную жратву, кто-нибудь моментально отнимает ее. И что остается мне. Одна рыба…
— Замолчи! — рявкнул Джим.
— …рыба, рыба, рыба! Холодная рыба, чья холодная кровь не прибавляет сил моим насквозь промерзшим костям!
— Обожди, говорю! Заткнись! — скомандовал Джим, на полные обороты включив голосовые связки Горбаша.
Драконьи жалобы прекратились моментально, словно он был проигрывателем и кто-то отключил его от блока питания.