Святой Грааль
Шрифт:
Но вот, наконец, имя для наследника было выбрано, вино… нет, конечно, не все, но преизрядное его количество — было выпито, и на четвертый день, судя по стремительным сборам в дорогу, мой дорогой сын, наконец, вспомнил о своей жене. О той, которая, собственно, и произвела на свет дитя, чье появление на свет он столь бурно праздновал. Тут Робер в очередной раз обиделся на меня — теперь из-за того, что я отказалась поехать с ним вместе в Нотингем. Но предстоящая встреча с женой и сыном занимала его явно сильнее, чем что-либо другое, и обиделся он уже не столь горячо. Вот и славно. А если учесть, что ему сейчас приходится то и дело отбиваться от навязчивых заигрываний этой дешевой шлюхи — жены Энгельрика,
Глава 4
О здравоохранении, дорогах дальних и радостных встречах или "Суета сует"
Хотя драка между фанатами разных имен и окончилась успешно — то есть никто не погиб и даже серьезно не пострадал! — пьянка в честь рождения наследника английского престола Генриха продолжалась еще полтора дня. Бывшие противники пили мировую, братались, пели песни: торжественные, не очень и просто похабные — и даже водили хоровод вокруг Тауэра. Единственное, что мне удалось сделать за эти три с половиной невменяемо пьяных дня, была отправка гонца в Нотингем с сообщением имени новорожденного и поздравлениями Машеньки с таким удачным событием. Да и еще у меня состоялась беседа с Бен Маймуном, который, невзирая на свою профессию, пил крайне умеренно и оставался в сознании всё время празднования. На третий день, улучив момент, эскулап уселся рядом со мной и, ласково заглянув мне в глаза, произнес:
— О, повелитель, что своей мудростью превосходит свою же отвагу, а своей щедростью — свою же мудрость! Соблаговоли выслушать недостойного, что в силу своих скудных умений занят уврачеванием бренных вместилищ бессмертных душ.
Я перевел глаза с кубка, который безуспешно пытался взять со стола, на Бен Маймуна, с огромным трудом навел взгляд на резкость и прохрипел:
— Айболит, ты давай… того… попроще, ага? А то я ща как-то не очень…
Главврач ЦТБ — Центральной Тауэрской больницы осторожно взял меня за руку, затем вынул какой-то маленький флакон мутного стекла и начал капать из него в большую оловянную кружку с водой. Затем протянул мне:
— О, мой повелитель. Как я мог заметить, ты тяжко страдаешь, борясь с сим напитком, который не напрасно был запрещен пророком, но дозволь мне облегчить твои муки. Вот здесь я растворил несколько капель сока, — дальше последовало длинное, труднопроизносимое название, — и раствора нусхадира, что предоставил мне премудрый Годгифсон. Сколько я могу надеяться, это средство поможет тебе.
Я сунул нос в кружку и тут же отпрянул назад. А-а-х! Ф-ф-ф-у-у-х… Нусхадир оказался банальным нашатырем, который действительно помогает при сильном опьянении. Ну… с богом!
Проглотив залпом это кошмарное пойло, я прислушался к своему организму. А что, вроде получше стало…
— Слушай, спасибо тебе… — не, так не пойдет. Голова уже прояснилась на столько, чтобы ответить ему на его же языке, — О, премудрый Бен Маймун, чья мудрость затмевает Авицену и Гиппократа! Благодарю тебя за сие дивное снадобье, что возвратило меня к жизни, словно живительные ручьи — иссохшую траву…
Он расцветает и начинает благодарить меня за столь высокую оценку его скромных способностей. Постепенно я теряю нить его речей, но стараюсь слушать внимательно и потому засекаю тот момент, когда он переходит от славословий к делу:
— О мой повелитель, дозволь мне сказать тебе, что твоя супруга, чья небесная красота равна её любви к тебе, а великая благочестивость её мала в сравнении с её покорностью тебе, её обожаемому супругу, сейчас слаба после того тяжкого испытания, что ей пришлось выдержать, дабы возрадовать всех твоих поданных, кои обрели то, о чём мечтали и молились — твоего наследника, преемника великих деяний твоих и продолжателя твоих благородных замыслов. И потому, о мой мудрый повелитель и благородный заступник, осмеливаюсь воззвать к тебе, уповая на твою несравненную любовь и заботу к той, что только что подарила тебе столь дивный долгожданный подарок: ограничь мощь чересел своих! Твоя супруга слаба костями и тонка в поясе, а потому не сможет подарить тебе еще одного ребенка ранее, чем через два года! Лишь тогда она восстановит силы свои и сможет ответить на семя твое лоном своим без угрозы для себя и для дитя. До той же поры дозволь мне — недостойному лекарю составить для тебя календарь тех дней, в которые можешь ты всходить к своей обожаемой супруге невозбранно, и умолять тебя следовать ему. В прочие же дни для утоления желания своего призови танцовщиц или наложниц…
О, блин, как завернул, хотя говорит дело. Маша и так на два месяца раньше срока родила. Прав Айболит, прав во всем… кроме наложниц и танцовщиц, разумеется. Вот мне будет от Марии, если я и тут его совету последую…
… На четвертый день я решил, что пора ехать к Машеньке. Проведать её, посмотреть на ребеночка, да и вообще — ей приятно будет. Так что — в дорогу, друзья!..
В дорогу со мной собрались, что называется, самые ближние. Энгельрик с Альгейдой, которая, став графиней Кентской, полностью излечилась от былых чувств к моей скромной, хотя и коронованной особе. Правда, она неоднократно намекала, что в любой момент готова оказать мне услуги… э-э-э… горизонтального свойства. И что особенно меня поразило — пару раз на то же самое намекал и сам Энгельс, от чего я впал в глубокий ступор. Хорошо хоть, что добрая душа Беренгария растолковала мне поведение моего друга и соратника…
— Возможно, там, где вы выросли, дорогой мой Робер, было принято поступать иначе, но не подумайте о сэре Энгельрике дурно… — сказала она, рассеяно вертя на пальце кольцо из сокровищницы Тауэра. — Он ваш вассал, и знает: если его жена станет вашей любовницей, то на него самого прольётся даже не дождь, а настоящий водопад королевских милостей. А уж если его жена станет матерью королевского бастарда — это и вовсе означает чуть ли не родство.
В ответ на мое удивленное восклицание, она сдержанно усмехнулась и продолжила:
— Посмотрите на происходящее его глазами, мой дорогой Робер: жену его вы не любите, в этом он уверен, а, значит, насовсем ее не отберете. Так что он может быть спокоен. Ну, а если королю захотелось, — тут она чуть брезгливо сморщила носик, — всего лишь немного развлечься, то ваш вассал, как и другие мужья, будет рад оказать своему королю такую услугу.
— Как "и другие"? То есть ты хочешь сказать, что все…
Она перебила меня:
— Не все, конечно, но многие, очень многие… Для того, чтобы отказать королю, надо быть очень гордым человеком, а когда дело доходит до подобного, то гордость встречается редко… Или надо очень любить свою жену, а это бывает еще реже. Так что ваш Энгельрик, — не исключение. Тем более что он, как я могу видеть — ваш истинный друг…
Вот так. Здесь так принято. Получи, Роман Владимирович, и распишись…
С нами отправлялся и Примас Англии — благочестивый, хотя и несколько нетрезвый архиепископ Адипатус. Объяснил свое решение товарищ замполит Тук примерно следующим образом:
— Апостол Петр изрёк: пасите Божье стадо, вверенное вам, не по принуждению, а охотно, не из любви к нечестной прибыли, а из усердия, не господствуя над Божьим наследственным владением, а подавая пример стаду. А потому должен я быть вместе с вами, дабы окормлять вас… [10]
10
Петр 5:2–3