Святой Грааль
Шрифт:
— Опасность, — повторил Томас с недоумением. — Какая опасность... Впрочем, разве жить вообще не опасно? Тем более рыцарем?
Калика помолчал, затем, видя, что рыцарь в нетерпении ерзает, ждет ответа, сказал нехотя:
— Другая опасность... Что-то связанное с чашей. Хотя почему? Не пойму.
Томас прошептал в суеверном ужасе:
— Обереги сказали?
— Они.
Томас перекрестился, поплевал через левое плечо, с опаской осмотрелся — они двигались через пустое пространство:
— Пресвятая Дева, сохрани и защити!.. Сэр калика,
Он замолчал, но калика ехал неподвижный, рослый, нахмуренный, смотрел на дорогу перед собой.
— Сэр калика, ты слышал что-либо о... Святом Граале?
Томас задержал дыхание, последние слова почти прошептал, но ему показалось, что прогремели, как раскаты грома. Калика метнул острый как нож взгляд, спросил отрывисто:
— Она самая?
— Она, — ответил Томас удивленно. — Ты... слышал? Язычник?
— Когда ваш бог Христос был распят, — сказал калика, — один из учеников тайком подставил чашу, собрал драгоценную кровь... Она? С той поры чаша считается у вас священной — Святой Грааль.
Томас прошептал, опасливо оглянувшись по сторонам:
— Видишь, даже до язычников докатилась слава Святого Грааля. Многие рыцари отправлялись на поиски: сэр Галахад, сэр Ланселот, сэр Говен, сэр Парцифаль... Но пришлось совершить крестовый поход, чтобы освободить от неверных сарацин святой город Иерусалим, Гроб Господень, священные места, где хаживал наш Господь...
— А как чаша попала к тебе? — прервал калика.
— Был страшный бой, сэр калика. Не скажу, что она сама попала в мои руки.
— Но есть предание, — бросил калика жестко, его глаза впились в Томаса, — что чашу может брать лишь чистый душой! А все другие, мол, заболевают, гибнут в страшных муках...
Томас опустил глаза, на щеках выступил яркий румянец, растекся по всему лицу, охватил шею, даже уши заполыхали так, что от них можно было бы зажигать факелы:
— Сэр калика... Возможно, я погибну в страшных муках, но довезу чашу в благословенную Британию! Пусть благодать падет на головы племени ангелов, народа, который чтит Христа... и за который я готов отдать жизнь!
Кони шли рядом, ноги в стременах касались, а люди в поле провожали всадников встревоженными взглядами. Оба огромные на пустынной дороге, где ни деревца, ни куста, кони под ними франкские — огромные, тяжелые, с толстыми ногами, а стальные подковы с хрустом крушат твердь земли. Доспехи массивного рыцаря блестят, в лучах заходящего солнца он словно залит густой кровью, а всадник рядом вовсе сгусток ночи — в черном плаще с надвинутым на лоб капюшоном, мрачный, неподвижный, полы плаща развеваются, как крылья черного ворона.
Солнце опустилось за край, из воздуха очень медленно начал уходить зной. Кони приободрились, чуя отдых. Чистое синее небо незаметно темнело, превращалось в грозное фиолетовое, а бледный серп луны налился зловещим светом, заменил живое оранжевое солнце —
Томас с удовольствием вдыхал свежий охлажденный воздух. Фиолетовое небо почернело, звезды нависли прямо над головой — огромные, яркие, не звезды — а целые звездные рои, которых не увидишь в северном небе.
— Уже скоро, — сообщил Олег. — Вон там темнеет кучка деревьев... Это сад, за ним будет домик. Не видишь?.. Я тоже пока не вижу.
— Откуда знаешь тогда? — удивился Томас.
— Знаю, — ответил калика равнодушно. — Ты же знаешь, в каком месте построить замок? Даже знаешь, где расположена оружейная, сторожевая... А я знаю, где посадить сад, срубить дом.
Луна заливала мир бледным нездоровым светом, лишь под деревьями оставалось угольно темно. Кони ступали по утоптанной дороге, но стука копыт почти не слышали сами всадники. Где-то за деревьями кричали непривычно жесткими металлическими голосами лягушки, Томас даже усомнился. Что делают лягушки в пустыне? Олег молча указал на деревья, металлические трели доносились с веток.
Крышу небольшого домика заметили издали. Вокруг поднимались кудрявые деревья, ухоженные, теснились к дому. Луна освещала только плоскую глиняную крышу, внизу все тонуло в темноте. Томас и Олег услышали громкие мужские голоса, пьяные вопли, донесся громкий настойчивый стук в дверь.
Придержав коней, пустили медленным шагом. Деревья скрывали, позволили приблизиться на расстояние броска дротика, но дальше перед домиком широкая лужайка, залитая лунным светом. Несколько пестро одетых мужчин хохотали перед крыльцом, передавали по кругу плетеную корзинку, там торчало узкое горло кувшина. Один дубасил в дверь кулаком, орал:
— Открой дверь!.. Открой дверь, дура!.. Выломаем!
Изнутри донесся слабый женский голосок, испуганный, почти плачущий:
— Что вам нужно?.. Уходите!
Мужчина прохрипел:
— Ты узнаешь, что нам нужно!.. Открывай!
— У меня нож, я буду защищаться!
Томас часто задышал, в слабом лунном свете лицо страшно перекосилось, потемнело. Олег сочувствующе хмыкнул, взор был задумчивым. Рыцарь дрожал от ярости, глаза выпучились, губы побелели, тряслись. Он схватил шлем, поспешно нахлобучил. Забрало звякнуло, укрыв нижнюю часть лица.
Человек перед дверью захохотал. Друзья заорали что-то веселое, один вбежал на крыльцо, крикнул с пьяной удалью:
— Ты не сможешь зарезать нас всех!.. А вот насытить... ха-ха... сможешь, если расстараешься!
Первый крикнул гулким голосом:
— Я привел настоящих мужчин, чтобы ты не скучала!.. Открывай, дурочка!
Из дома донесся плач. Томас крикнул сдавленным от душившей ярости голосом:
— Она не сможет, но мы — сможем!
Смех оборвался, в полной тишине мужчины повернулись к деревьям. Их руки опустились на кинжалы, мечи, топоры. Кони Олега и Томаса стояли неподвижно, так же застыли и разбойники. Похоже, до сего дня они были хозяевами ночи, никто не смел бросать им вызов.