Святой Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский. Его жизнь, творения, богословие

Сагарда Николай Иванович

Далее, если бы оба автора пользовались общим источником, то естественно, что они сохранили бы ту последовательность отдельных сказаний, которая была в нем, и допускали бы уклонения от нее только по совершенно определенным основаниям. На самом деле в обоих повествованиях оказывается такое различие в порядке и выборе материала, которое ничем не оправдывается [178] .

Для доказательства зависимости всех трех повествований от одного письменного первоисточника В. Риссель ссылается на „различные, почти совершенно буквальные согласия“прежде всего между сирийцем и Руфином. Так, жалоба изгнанного демона: „что ты призываешь меня сюда, когда я уже не могу придти“, выражение языческого жреца: если Григорий приказал и бог этот ушел и не может возвратиться иначе, как по приказанию, и опять, когда Григорий приказал, он возвратился, то почему не гораздо лучше его Григорий, приказаниям которого он повинуется, заключительный оборот этого рассказа, что языческий жрец „сделался оглашаемым“Григория, равно как в рассказе об иссушении озера оборот: „человеческая кровь проливается из-за рыб“. К этим. совпадениям отчасти присоединяются выражения у Григория Нисского, что враждующие братья намеревались вести войну и кровопролитие (гл. 23), „не чист от демонов“, „сатана умерщвляет“. П. Кёчау утверждает, что такие совпадения необходимым образом являются при различной обработке одного и того же устного материала, который в главном естественно и в более позднее время удерживается преданием. К этому твердому зерну, которое обычно повторяется даже в уклоняющейся в ином версии, принадлежат особенно характерные выражения действующих лиц, которые продолжают жить в предании так же твердо, как и отдельные факты. Подобные совпадения, так как почти все второстепенные обстоятельства различны, не могут иметь доказательной силы. Отмеченные В. Рисселем выражения так тесно связаны с внутреннейшим существом соответствующих рассказов, что они могут

быть и в литературно независимых произведениях. Что касается того, что таких совпадений больше между Руфином и сирийцем, то это объясняется просто тем, что они стоят друг к другу ближе по сравнению с Григорием Нисским, который предлагает относительно древнейшую и первоначальнейшую форму повествования о чудесах Григория Неокесарийского [179] .

178

Там же, S. 229—230.

179

Koetschau S. 220–221 и 229. В связи с последнего рода доводами В. Рисселя Ad. Harnack (Chronologie, II, 2, S. 98) дополняет P. Koetschau предположением, что ко времени Григория Нисского существовали записи отдельных сказаний о св. Григории, которые читались в дни его памяти, так как согласие рассматриваемых сведений в некоторых местах не может быть объяснено исключительно устным преданием. Однако, как увидим ниже, Григорий Нисский неизменно апеллирует только к устному преданию и ни разу не намекает на существование каких-либо письменных источников.

Если сродство материала в трех повествованиях о жизни св. Григория Неокесарийского не может быть объяснено ни взаимным пользованием их авторов, ни общим письменным источником, то необходимо оценить третье возможное объяснение этого явления — пользование устным преданием о жизни Григория Чудотворца. Обратимся прежде всего к самим памятникам, — не дают ли они оснований для такого заключения?

Что касается сирийской повести, то в ней решительно нельзя найти ни одного выражения, указывающего на источник сообщенных сведений. В. Риссель на основании игры словом , утверждает, что сирийцем использован греческий источник. Но этот факт не требует непременно письменного источника, так как такая игра слов, как и изречения Григория, могла быть передана устно. Не имеет принудительной силы и тот довод В. Рисселя, что сирийское житие Григория в рукописи стоит за сирийским переводом Historia Lausiaca Палладия, так как этот аргумент не подкрепляется другими доказательствами; а в таком случае помещение обоих произведений рядом можно объяснять просто родственным содержанием их, особенно если допустить, что сирийский переписчик не тожествен с переводчиком или автором переработки: он мог переписать оба произведения из разных источников и соединить их в одной рукописи по сходству содержания. Но несомненно, этим не исключается возможность, что в основе сирийского жития лежит письменный греческий оригинал, который был переработан или переведен, но он представлял собою позднейшее собрание сказаний о Григории Неокесарийском, а не общий для троих повествователей греческий первоисточник [180] . Гипотеза такого первоисточника, кроме приведенных раньше соображений, несостоятельна и потому, что противоречит прямым указаниям других повествований об их источниках.

180

P. Koetschau, S. 239.

Руфин не знает никакого письменного источника и говорит только об устном предании. Во введении к своим сообщениям он пишет: „verum quoniambeati Gregori"i historiae textis attulit mentionem, dignissimum puto tanti viri gesta, quae suborientali etseptentrionis axe cunctorum sermore celebrantur, omissa nescio quo casu huic narrationi ad memoriam posteritatis inserere“; также употребляет обороты: memoiatur etiam aliud — gestum; traduntur eius et alia quam plurima etc. Едва ли можно допускать, чтобы из таких выражений можно было вывести заключение о письменном первоисточнике.

Григорий Нисский также дает указание относительно источников своих сведений. Во всей его речи нет и намека на письменный источник. Для повествования о юности св. Григория, Григорий Нисский пользуется выражением „повествования“:“„таковы повествования о юности великого мужа“ [181] ; он замечает, что он упомянет еще об одном или двух чудесах рассказываемых (, а не ) о нем [182] , он говорит: „указывают, также и сохраняют в памяти чудо“, [183] и постоянно выбирает выражения, „говорят“(, а не ), или: „некоторые передают“ и др.: „говорят, великий сказал к присутствующим“, „демон, говорят, закричал к нему человеческим голосом“ [184] [185] ; „тогда, говорят, этот великий (муж) совершил самое невероятное из всех чудо“( [186] .

181

Migne, Pgr., t. 46, col. 905; русск. перев., ч. 8, стр. 138.

182

Migne, PGr., t. 46, col. 944; русск. перев., ч. 8, стр. 180.

183

Migne, PGr., t. 46, col. 929; русск. перев., ч. 8, стр. 164.

184

Migne, PGr., t. 46, col. 941; русск. перев., ч. 8, стр. 169.

185

Migne, PGr., t. 46, col. 952; русск. перев., ч. 7, стр. 190.

186

Migne, PGr., t. 46, col. 917; русск. перев., ч. 3, стр. 151.

Особенно характерными и важными для определения действительного источника сведений Григория Нисского о св. Григории являются те места, где он говорит о своем времени и естественно независим ни от какого письменного источника. Об исповедании веры Григория в слове сказано: „этим учением и доныне тайноводствуется у них народ, пребыв неискушенным от всякой еретической злобы“ [187] , — затем следует текст символа. „Кто желает убедиться в этом, — продолжает Григорий Нисский, — тот пусть послушает церковь, в которой он пропоВедывал это учение: у них еще и доныне хранятся самые начертания той блаженной руки“ [188] . О храме, построенном св. Григорием, сказано: „храм этот видим и доныне“ [189] . К рассказу об осушении озера ирисоединено замечание: „и ныне можно видеть явные следы этого божественного решения, ибо вокруг тогда бывшего озера еще и доныне сохраняются некоторые следы разлива воды“ [190] , и все повествование заканчивается словами: „так произошло то, что рассказывают и показывают относительно озера‘‘ [191] . В повествовании об ограждении жителей от разливов реки Лика Григорий Нисский пишет: „имя этому дереву даже доныне „жезл“, и оно во все время сохраняется местными жителями на память благодати и силы Григория“, и далее: „Лик же, после того, как однажды был удержан в своем беспорядочном стремлении, делает чудо Григория постоянным на все последующее время, оставаясь таким, каким сделала его вера великого мужа во время чудотворения“ [192] . И еще: „и ныне, как во всей церкви, так преимущественно у них, этот рассказ служит памятником поданной тогда Григорием мужу помощи“ [193] .

187

Migne, PGr., t. 46, col. 912; русск. перев., ч. 8, стр. 146.

188

Migne, PGr., t. 46, col. 913; русск. перев., ч. 8, стр. 146.

189

Migne, PGr., t. 46, col. 924; русск. перев., ч. 8, стр. 158.

190

Migne, PGr., t. 46, col. 928; русск. перев., ч. 8, стр. 162.

191

Migne, PGr., t. 46, col. 929; русск. перев., ч. 8, стр. 164.

192

Migne, PGr., t. 46, col. 933; русск. перев.. ч. 8, стр. 168–169.

193

Migne, PGr., t. 46, col. 913; русск. перев., ч. 8, стр. 191.

Приведенные и подобные им выражения могли быть написаны Григорием Нисским только в том

случае, если он сам был на месте и лично слышал там „повествования“, или получил их оттуда чрез человека, заслуживающего его полного доверия. Так как изображение „ландшафта Понта, города Неокесарии и его окрестностей и изображение церковных отношений в Каппадокии ко времени Григория“и сам В. Риссель (S. 235) с правом приписывает Григорию Нисскому, а все эти прибавки выдают точнейшее знание и местности и церковных преданий, то само собою напрашивается предположение, что Григорий Нисский сам посетил места деятельности великого неокесарийского епископа и там собрал материал для своей речи. Она составилась главным образом из ряда местных сказаний, которые, как история о жезле Григория, отнесена была к определенному месту и там рассказана была жителями верующему посетителю. Естественно, повествования о чудесах распространялись мало–помалу далее в соседние страны: в Каппадокию, Армению, Месопотамию, Сирию, Палестину и т, д., и во время этого странствования подвергались изменениям. Отсюда, проистекают уклонения у Руфина и сирийца.

Рассказ Григория Нисского о пребывании св. Григория в доме знатного и богатого мужа Мусония открывает для нас еще новый источник его сведений, опять таки не писанный, но надежный. Григорий Нисский пишет, что Мусоний просил св. Григория остановиться у него и почтить своим входом его дом, чтобы быть ему почетнее и известнее и по смерти, так как время передает о таковой чести и потомкам [194] . Из этого можно заключать, что в семействе Мусония сохранялось воспоминание о посещении св. Григория Чудотворца. Василий Великий в одном из своих писем упоминает одного из преемников св. Григория — неокесарийского епископа по имени Мусония [195] . Можно предполагать, что этот епископ был потомок названного Мусония, и Григорий Нисский мог от него или от другого члена этой семьи узнать эту историю и внес ее из внимания к семье. Сам по себе этот факт настолько незначителен, что без ущерба его можно было бы и опустить; но он оживляет повествование и вносит черту, существенно важную для оценки исторического значения жития, написанного Григорием Нисским. Ясно, почему он не повторяется у Руфина и у сирийца: он по своей природе не принадлежит к сказаниям, которые входили в состав общего предания о св. Григории Чудотворце.

194

Migne, PGr., t. 46, col. 921; русск. перев., ч. 8, стр. 156.

195

Пис. 202 (210): Migne, PGr., t. 32, col. 772; русск. перев., ч. 7. стр. 81.

Св. Василий Великий также упоминает о том, 1) что в начале деятельности Григория в Неокесарии было только 17 христиан, а впоследствии верующим сделался весь народ; 2) что он изменил и течения рек, повелев им великим именем Христовым; 3) что он иссушил озеро, дававшее любостяжательным братьям повод к войне; 4) что предсказания его о будущем таковы, что он ни в чем не ниже других пророков. Сведения, отмеченные в трех первых пунктах, находятся у Григория Нисского и у сирийца; но для четвертого пункта мы напрасно искали бы параллельных известий. Что же разумеет св. Василий Великий под пророчествами и откуда он знает о них? Несомненно, не из письменного источника, потому что ни имеющиеся в нашем распоряжении данные (кроме предсказания о моровой язве у Григория Нисского, которого нет у сирийца), ни, следовательно, предполагаемый общий письменный источник таких не сообщают. Остается опять, как единственно возможное предположение, что и св. Василий свои сведения почерпает из устного предания. Свое краткое сообщение о чудесах он заключает замечанием, что долго было бы пересказывать чудеса этого мужа, которого по преизбытку дарований в нем, явленных по действию Духа, во всякой силе в знамениях и чудесах и сами враги истины называли „вторым Моисеем“. Сравнение св. Григория с Моисеем напоминает такое же сравнение у Григория Нисского. Наконец, и Василий Великий, подобно Григорию Нисскому, говорит о том, что память о св. Григории сохраняется в Понте: „еще и теперь великое изумление пред ним и новая и всегда свежая память в церквах продолжает жить, не ослабляемая никаким временем“; поэтому также в Понте верно сохраняли установления Григория, которые в IV веке казались уже устаревшими [196] .

196

О Св. Духе к Амфилохию, епископу Иконийскому, гл. 29, § 74: Migne, PGr, t. 32, col. 205; русск. перев., ч. 3. М. 1891, стр. 281–282.

Нельзя, конечно, решительно отрицать возможности пользования со стороны Василия Великого похвальною речью Григория Нисского, так как мы не знаем, когда написана речь Григория. Однако гораздо вероятнее предполагать, что оба брата, писавшие независимо друг от друга, почерпали из устного предания о Чудотворце, особенно живого в их семействе. От самого Василия Великого мы знаем, кому он обязан нравственно–религиозным образованием. В письме к неокесарийцам он пишет: „о вере моей какое доказательство может быть яснее того, что воспитан я бабкою, блаженною женою, которая по происхождению ваша? Говорю о знаменитой Макрине, от которой я заучил изречения блаженнейшего Григория, которые сохранялись до нее по преемству памяти и которые и сама она соблюдала, и во мне еще с малолетства напечатлевала, образуя меня догматами благочестия“ [197] . В письме к Евстафию Севастийскому он пишет: „то понятие о Боге, какое я приобрел с детства от блаженной матери моей и бабки Макрины“ [198] . Таким образом, св Василий Великий обязан своей бабке Макрине и матери не только своим религиозным образованием, несомненно также и точным знанием Чудотворца, его изречений и дел. Кроме того, он неоднократно подчеркивает свою близкую личную связь и знакомство с Неокесарией. Так, в письме к неокесарийским ученым он пишет: „и по снисканной с детства привычке к сему месту (т. е. Неокесарии), потому что здесь я воспитан моею бабкою, и по частому пребыванию в нем впоследствии, когда, бегая народных мятежей и узнав, что это место по пустынному безмолвию удобно для любомудрия, я много лет сряду просиживал в нем“ [199] . Что же еще нам искать какого-то особого письменного источника для Григория Нисского? Он или вместе с своим старшим братом от своей бабки Макрины и матери получил наставления Григория в вере и слушал ее рассказы о почитаемом учителе, или же, если он был значительно моложе св. Василия, узнал от последнего, которого он называет своим „отцом и учителем ( [200] . Перед составлением своей речи он, вероятно, получил дальнейшие сведения и, может быть, последовал некоторым указаниям и советам своего брата Василия.

197

Migne, PGr., t. 32, col. 752–753; русск. перев., ч. 7, стр. 67.

198

Migne, PGr., t. 32, col. 769; русск. перев., ч. 7, стр. 79–80.

199

Mіgnе, PGr., t. 32, col. 825; перев. перев., ч. 7, стр. 120.

200

Об устроении человека, введение: Migne, PGr., t. 44, col. 125; русск. перев., ч. 1, стр. 77. На шестоднев, введение: Mіgnе, PGr., t. 44, col. 64; русск. перев., ч. 1, стр. 1–2.

Ho к этому главному источнику знания о Григории Чудотворце, который мы можем обозначить, как семейное предание, идущее через Макрину, у Григория Нисского, очевидно, присоединяется еще один важный источник, на который мы уже указывали: Григорий Нисский не мог бы сделать точных указаний на положение в Понте и местные предания в его время, если бы Понт был чуждым ему и незнакомым. Так как его семейство происходило из Понта, — его отец был именно из самой Неокесарии, — то он, конечно, имел особый интерес и к этому городу, и к основателю в нем церкви. К этому могло присоединиться еще желание и в зрелом возрасте самому видеть те места, которые давали еще, так сказать, ясное свидетельство о Григории Чудотворце. Нам известно о многочисленных путешествиях и странствованиях Григория Нисского, особенно в 375–378 гг. На точное, непосредственное знание Григорием Нисским родины св. Григория Чудотворца указывают и следующие слова его похвального слова: „гробницы, памятники, надписи, мертвые повествования (которые, предполагается, видел сам Григорий Нисский), что могут прибавить к похвале того, кто вознес себя выше всего мира?“ [201] . Но особенно важно, в данном случае следующее место в письме св. Василия Великого к Евстафию Севастийскому: „сколько раз навещал ты меня в обители, что на реке Ирисе, когда был там со мною и боголюбивейший брат Григорий, у которого со мною одна цель жизни?.. Сколько дней в селе, у матери моей провели мы между собою, как друзья, ночь и день продолжая разговор?“ [202] . Из этих слов ясно пребывание обоих братьев на Ирисе и в доме их матери, т. е. вблизи Неокесарии. Нельзя сомневаться, что Григорий Нисский часто посещал тогда и Неокесарию. Свое посещение он мог повторить к концу 379 г., когда навестил свою сестру Макрину, жившую на р. Ирисе.

201

Migne, PGr., t. 46, col. 900; русск. перев., ч. 8, стр. 142.

202

Migne, PGr., t. 32, col. 825; русск. перев., ч. 7, стр. 121.