Святой Илья из Мурома
Шрифт:
— То и оно, — признал князь. — Не мог я Илью в подземелье не посадить.
— Дак и сади! Морить-то зачем?.. Он тебе ещё пуще меня служить станет.
— Я его помилую, дай срок!
— Он у тебя там ноги протянет е голоду! Он к тебе шёл! Вона какую службу тебе сослужил, а ты его в погребе держишь!
— Пойми ты, старое полено! — закричал князь. — Его тут хазары изведут мигом!
— А уж лучше ты его изведёшь, недоумок! Так, что ли?! — закричал и Добрыня. — Корми его тамо, голова садовая!
— Счас побегу!
— Домашних
Князь невесело засмеялся.
— Она и меня-то скоро ядом накормит. Змеюка варяжская! Так бы и удавил!
— Она тебе четырёх сыновей родила!
— Да сыновья-то эти подрастут — на меня в ножи пойдут! Её корень, змеиный, — что Изяслав, что Всеволод...
— А Ярослав? Такой мальчонка золотой! Даром что хроменький!
— Ярослав не воитель будет.
— Больно ты ведаешь, кто кем будет!
На том и простились. Но перед тем, как уехать и увести из Киева дружину, пошёл Добрыня к сестре — постаревшей, но всё ещё красивой, княжеской матери Малуше, — в терем её, более на избу смахивающий. И там полдня ел пироги да с Ярославом играл, который, считалось, гостил, а на самом деле жил постоянно у бабушки. И, выходя к застоявшейся, ожидавши его, конной дружине, ворчал довольно:
— Тебе, стало быть, нельзя! Тебе не по чину княжескому! Дурь ломать — по чину! А правду творить — не по чину! Ладно! Мы и без тебя обойдёмся.
Сотники свистнули, десятники гикнули. Качнулся строй всадников, заскрипел тяжкий обоз — пошла дружина славянская вослед за Добрыней-древлянином в Новагород. Перуна-бога там устанавливать...
Илья очнулся от голодного забытья, как из омута на воздух вынырнул. Соскочил с лежанки, что устроил себе, от крыс спасаясь, качнулся от слабости и тошноты. Держась за осыпающуюся земляную стенку, подошёл к оконцу-отдушине в каменной непробиваемой кладке. Выглянул.
На мощёном дворе стояла высокая старуха в чёрном плаще, повязанная платком по брови, а из-за неё выглядывал мальчонка в княжеской собольей шапке, дорогой рубахе до колен и сафьяновых сапожках. Он испуганно таращил громадные серые глаза на Илью.
«Регина Хельги?.. — пронеслось в замутнённом голодом мозгу Ильи. Но тут же он опомнился: — Какая Хельги! Она умерла давно! И не княгиня это вовсе. Мальчонка, видать, князь, а она — нет».
— Здравствуй,.. — совсем нестарым, звонким голосом сказала старуха. — Как звать тебя величать, буйная головушка?
— Илья, — ответил он и подивился своему хриплому, слабому голосу.
— Кто ж ты будешь? Какого роду-племени?
— В Карачарове муромском богатырём слыл, а теперь вот ослаб...
— Богатырь,.. — произнесла задумчиво старуха новое для себя слово. — Ты чьей земли воин?
— Пращуры в земле Кассак у хазар в работе были, — сказал Илья, — да, когда гонения пошли, через Поле Старое
— За что гонения?
— За веру православную, — прямо глянув в синие старухины глаза, сказал Илья.
Княжонок вышел из-за старухи и теперь уже без страха смотрел на него.
— Ты христианин? — спросила старуха.
— Да, — бесстрашно ответил Илья.
Княжонок подошёл к самому окну и глянул снизу вверх в отдушину-оконце и сказал, желая подбодрить богатыря:
— Я тоже буду!
Старуха улыбнулась, сверкнув по-молодому жемчугом зубов:
— Ярослав! Ты бы лучше дал хлеба брату своему во Христе!
Княжонок покраснел и торопливо принял из рук старухи узелок с едой, кувшин с молоком и просунул в оконце.
Илья сдержался, чтобы не кинуться на еду.
— Спаси тебя Бог, мати...
— Мальфрида, — сказала старуха. — Смолоду-то Малушей-ключницей звали.
— Вон ты кто! А я было подумал, что ты княгиня Ольга...
— Говорят, я на неё похожей становлюсь... — опять улыбнулась старая женщина. — Вот ведь как бывает... А она меня иначе как чернавкой и не звала... Рабыней! А я — князя родила! И от двух ветвей княжеских — славянской и русской — князь Владимир киевский! И варягам, и русам, и славянам, и всем — князь истинный!
«Кабы ему ещё разум княжеский!» — чуть было не сказал Илья, но пожалел мать.
— А этот вот, — старуха прижала к себе княжича, — ещё и басилевса византийского внук. Видишь, какая кровь — золото!
— Кровь у всех одинакая! — сказал Илья. — Что у человека, что у скота бессловесного...
— Ишь как! — удивилась старуха и даже подбоченилась, уж совсем не по-княжески. — Так ты, выходит, князей не чтишь?
— Несть ни князя, ни раба! Ни эллина, ни иудея, но все — сыны Божии, — ответил богатырь.
— Это кто же такое сказал?
— Господь мой, Иисус Христос, заповедал...
— А ещё что он тебе заповедал? — усмехнулась старуха.
— Он не ему заповедал, а всему миру, — сказал вдруг княжонок.
— Истинно так. Да благословит Господь твою разумную головушку, — сказал Илья и подумал, что Ярослав не в отца пошёл, слава Богу! И умён, и не буен.
— Сказывают, ты в Киеве сильнее всех? — перевела разговор на другое старуха.
— Был! — сказал Илья. — Ноне — слабее внука твоего...
— А что ж ты, когда в силе был, покорился да в застенок пошёл?
— Я не варяг! — ответил Илья. — Это они на князя руку подымают... А я князю служить пришёл, ради народа православного. Не моя вина, что князь в затмении диавольском...
— Так и ушёл бы на волю! При твоей силушке кто бы устоял супротив?
— Я не торк и не печенег, чтобы от службы в степь бегать. Я — воин Христов, и это Бог мой мне испытание посылает, смирением меня испытывает... И аз, аки Иов многострадальный, не возропщу! Господу виднее, как со мной будет... Он не оставит меня!