Святой из тени
Шрифт:
Эладора лишилась речи. Воллер только что мимоходом отбросила сорок лет собственной борьбы и убеждений. Что могло заставить ее пойти на полный пересмотр всего?
– А еще что? Нарушить нейтралитет? Отменить акт о Свободном городе? У вас обеих что, совсем поехала крыша?
Сильва побагровела лицом, в глазах полыхнула ярость. Эладоре виделись в них вспышки занебесного света, а когда мать заговорила, то в уютном зальчике словно разразился гром. Треснули хрустальные кубки, обагрив, точно кровью, скатерть.
– Это наш шанс на искупление, глупая! НЕ СМЕЙ НАСМЕХАТЬСЯ! – Сильва
Эладора шлепнулась с кресла и съежилась под снизошедшей на мать благодатью. Перед ужасом святости.
– Сильва, прошу тебя, пожалуйста, сядь, – сказала Воллер. Она тоже напугана, но не потрясена. Святой звездный свет угас, и Сильва повалилась назад на седушку. Броня расточилась. Она сгорбилась, начала всхлипывать, и Эладора не могла разобрать – были то слезы жалости или религиозного экстаза.
– Ну же, Сильвушка. Хватит таких выступлений. Давай-ка тебя отряхнем. – Воллер осторожно повела Сильву в дамскую комнату. – Эладора, подожди минутку. Понимаешь… важнее этого нет ничего на свете.
Пожилые дамы вышли. Эладора, трясясь, уселась обратно за поломанный стол. Краткий, страшный взрыв святости ее матери перебил весь хрусталь. По старинному зеркалу на стене, как застывшая молния, пролегла трещина. На скатерти едва различимые коричневатые пятна. Буквы – догадывалась Эладора – Литания Хранителей, чудотворным оттиском выжженная на ткани.
Она услышала, как сзади открылась дверь.
– М-м-моя м-мать побила посуду, – сказала Эладора, подразумевая вернувшегося официанта.
– Кажется, я многое пропустил.
Лысый мужчина средних лет ухмылялся сломанными зубами. Синтер. В некотором смысле жрец. Начальник шпионской сети церкви Хранителей. Она ненадолго виделась с ним в Кризис, вскоре после того, как он попытался казнить сестру, дабы та не смогла применить свою силу. Синтер предоставил тогда Эладоре ночлег, но его человек оказался предателем и продал ее посредникам Джермаса Тая.
Эладора подозревала, что Синтер был одним из тех, кто допрашивал ее после Кризиса, но, увы, ту неделю не восстановить в памяти. Об иных осколках прошлого, таких, как Мирен, как Онгент, она не думала сознательно, но дни сразу по прошествии Кризиса просто не помнила – кроме размытых лиц и запаха лекарств.
– Мисс Даттин, – сказал Синтер, усаживаясь в кресло матери. Он примерил трехпалую ладонь ко вмятинам на столешнице после Сильвы. Пробормотал:
– Вышние боги… неисповедимы пути Хранимых, ибо сильнейшие свои блага расточают они на самых нескладных баб. Как я понял, у вас в отношеньях с мамулей все превосходно – как у дома под огнем артиллерии.
– Мхари Воллер выдвинула предложение. Я отвергла его. Мать оказалась недовольна. И, по-видимому, избрана богами.
– Нежданно нам тут святых привалило.
– А я считала, что Алина была последней. – По ходу Кризиса церковь сумела отрядить одну-единственную боевую святую, и пускай Алина Священного Пламени творила настоящие чудеса, все равно резкий закат могущества церкви был налицо.
– Она и была. Но наступили перемены. – Синтер пожал плечами. – Кризис подстегнул наших горних друзей. В глубине материка случилось много чудесных событий. На сельских жрецов-стариканов да молодых здоровых парней-пастухов посыпалась святость. Хороший урожай выдался в этом году. На моей памяти – лучший.
Она представила, как боги спасались, покидая Гвердон в Кризис. Метались, как скот, застигнутый хищником в стойле. Удирали за холмы в поисках укрытия. В поисках оружия. Боги слепо хватали первых пригодных смертных – и им попалась мать. Сбылась всегдашняя мечта Сильвы.
– «Всецело препоручить душу свою божественной воле», – процитировала Эладора, – вот только не знаю, пришлось ли кому-нибудь из них выбирать.
– Ничего себе, – ухмыльнулся священник, – это же ересь. Подразумевать, будто боги якобы не бесконечно мудры и всеведущи. А святость полагать стечением обстоятельств и невезения, будто в глуши во время нежданной бури попасть под молнию. Стыдитесь, барышня. Разве мать вас ничему не учила? – Его сальное добродушие неприятно, но куда менее страшно, чем материнский гнев.
– Святая Алина сравнивала Хранимых Богов с коровами. Говорила, они вроде прекрасных, безмозглых животных.
– Что ж, кому и знать, как не ей. Однако… – Он побултыхал вино, вперился в стакан, – не все так просто, как обоссать два пальца. А они сидят на заднице как ни в чем не бывало. Пока все летит вразнос.
– С Хранимыми Богами? – Ей стало интересно, кто такие «они».
– Да с чем угодно. – Он выбрал вилку и за разговором принялся за остатки закуски Мхари. – Гляди, как оно видится мне. Город – это большой поезд, мотор стучит, и вагоны катят по рельсам. Если машина заправлена и смазана, вдоволь хлеба и денег, и всякой ерунды, и ты не жмешь на рычаги как припадочный, то она проедет сколько угодно, пока цела дорога. Когда-нибудь кто-нибудь пытается свести состав с рельс – навроде твоего деда, – их надо осаживать, чтобы и дальше гладко катить по пути.
Он негодующе рыкнул.
– Но вот некие люди съехали с рельс, а у нас не нашлось сил втащить их за шкирку обратно – в основном я про Рошу, хотя она не единственная такая шкура. И все вырвалось из-под контроля, и приходится лишь надеяться, что котел не жахнет к чертям собачьим. – Он указал вилкой на Эладору. – Твой Келкин это понимает. Все понимают. Ты погляди на них. Никому неохота быть машинистом, когда происходит такое. Ты думала, Кризис окончен? Вот он, Кризис, полным ходом. Роша потянула за длинный красный рычаг, и как остановиться, никто не знает.
Эладора решила, что утомилась от циничных старших, которые объясняют ей, как устроен мир.
– Скажите, господин Синтер, вы пришли сюда как представитель патроса? – Если Синтер до сих пор сотрудник головной церкви и патрос разделяет его видение города, мчащегося навстречу катастрофе…
– Я просто околачиваюсь у него под боком, девочка. Скромный слуга, вот кто я таков. – Он взял матерчатую салфетку, собираясь утереть лицо, а вместо этого вытряс из ткани осколки зеркала. – Нижние боги.