Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь
Шрифт:
– А ты так убедительно рассказывал о Новом Иерусалиме и о его политике возвращения уродов в долину, – сказал Аберлотт.
Чернозуб пожал плечами. Все, что он знал о Новом Иерусалиме, он слышал от Эдрии. Останки детей, принесенные ручьем со стороны деревни, были скорее правилом, а не исключением. Так оно и было. Разве что Новый Иерусалим станет исключением.
Подъем в гору заставил путешественников преодолеть длинный U-образный поворот, что тянулся по склону долины или же горы, откуда была видна дорога, по которой караван мулов должен был подойти к перевалу. На горных склонах росли высокие сосны. Скоро им стали попадаться на глаза признаки пребывания тут человека, но люди, что встречались им, казались совершенно нормальными. Несколько семей уродцев жили на краю раскинувшейся колонии – так же, как на восточных
Так называемый капитолий был трехэтажным зданием из каменных глыб, скрепленных известковым раствором, на нижнем этаже которого располагались кухня и обеденный зал, разделенный на две половины: большая предназначалась для грязных шахтеров, а меньшая – для правительственных служащих и гостей. Нимми объяснили, что второй этаж отведен под резиденцию мэра Диона и зал для совещаний, где еженедельно собиралась небольшая группа законодателей, чтобы принять или отвергнуть административные решения. В центре города стояло не больше дюжины зданий, а жилые дома и амбары – большей частью бревенчатые сооружения на каменных фундаментах – были рассыпаны среди гор.
Восприятие Чернозубом этих мест было окрашено рассказами Эдрии, но встреча с детскими кладбищем вызвала у него подозрения. Он испытал облегчение, когда Улад, уехавший вперед к центру города, вернулся и сказал, что мэр Дион направился в другую часть горного массива и до завтра не вернется. Встреча Аберлотта с семьей Джасиса тоже была отложена на завтра.
Ему вместе с Чернозубом, Элкином и старым евреем придется расположиться на ночлег в гостевом доме, где уже был один постоялец, прибывший из-за пределов колонии; он с широкой улыбкой вышел им навстречу. Чернозуб, задохнувшись от изумления, преклонил колена и поцеловал кольцо кардинала Чунтара Хадалы, апостольского викария народа Уотчитаха.
– А где же кардинал Коричневый Пони? – спросил епископ Рожденных по ошибке.
– Когда я видел его в последний раз, с ним было все в порядке, ваше преосвященство. Предполагаю, он на равнинах вместе с Чиир Хонганом и другими вождями Кочевников.
– Да, я знал о его планах. Предполагаю, вы удивлены, встретив меня здесь?
– Мне стоило бы догадаться, что у вас особые отношения с Новым Иерусалимом, который как колония был изъят из вашей епархии.
– Из викариата, – поправил его Хадала. – Вы прибыли как раз вовремя, чтобы успеть разложить вещи и умыться перед обедом. Там и встретимся.
Вслед за Уладом путешественники разошлись по отведенным им местам. Встреча с Хадалой снова разбудила в Нимми чувство стыда за то, что не подчинялся своему кардиналу, но он противопоставил ему свои недавние подозрения в адрес Коричневого Пони, что тот или собирается свергнуть папу Спеклберда, или изменил ему и если не стоит во главе заговора, то с самого начала поддерживал его. План, по всей видимости, заключался в том, чтобы обеспечить валанскую Церковь некоей военной силой, не зависимой от Кочевников, которые с ней в союзе. Чернозуб счел, что план не таит в себе ничего особо коварного, если не считать, что он был скрыт от папы. Неужели Амен Спеклберд обязательно осудил бы тот факт, что Церковь обзавелась оружием? Вполне возможно, прикинул Нимми. Должен ли он ему сообщить? Он попытался представить, каким образом выяснить, посвящен ли кардинал Чунтар Хадала в эту тайну, но решил, что будет лишь внимательно наблюдать за ним, когда прибудут с оружием Топор и его желтокожие гвардейцы.
Тем не менее вечером, в преддверии обеда, кардинал пригласил У лада и Элкина за стол, который стоял по другую сторону помещения, где обедали Чернозуб,
Уотчит-Ол'заркиа, как назывался горный район к северу от Тексарка, который превратился в гетто для выходцев из Долины рожденных по ошибке, был окружен пограничной стражей Церкви и государства, но по ночам граница становилось прозрачной для пеших беглецов и гонимых «привидений». Это было известно всем. Некоторые побеги были всего лишь бравадой, и после нескольких дней или недель пребывания за границей беглецы возвращались к своим домам, конечно, как правило, обогатившись. Мужчины оставляли свои жилища в горах, чтобы воровать или найти в городе временную работу. Женщины уходили по тем же причинам, но не только – иногда им удавалось забеременеть от сельских ребят со здоровыми, как они надеялись, генами. Тем не менее часть беглецов так и не возвращалась, и пока на востоке росли маленькие колонии «привидений», уединенное положение Нового Иерусалима в Мятных горах, его ресурсы и природная оборонительная система превращали его в самое большое скопище генетически сомнительных личностей вне пределов долины; сюда тянулся неиссякающий поток беглецов, которых привлекало это надежное убежище. Особенно велик был наплыв в годы после Завоевания, население стремительно росло, ибо после того, как империя подавила орду Зайцев, она перестала представлять угрозу для путешественников через провинцию; оставалось лишь избегать встреч с тексаркскими форпостами и местной милицией.
– Мы можем обороняться в наших горах, – после обеда объяснял старший клерк, провожая Чернозуба, – но против Тексарка у нас нет наступательного оружия, кроме террора. «Привидения» хороши для внедрения. По всему Тексарку у нас есть свои люди – и в Церкви, и в армии. Они есть и в Валане, и в Новом Риме. Если наши люди в Уотчитахе будут подвергаться гонениям, мы ответим террором.
Промолчав, Нимми огляделся. Никто за ними не наблюдал, никто не подслушивал, и вне пределов обеденного зала чиновник стал куда более разговорчив.
– Это ваши люди пытались убить кардинала и меня? – , спросил монах.
Чиновник вздохнул.
– Не уверен. Приказ исходил не отсюда. Наши люди, конечно, будут все отрицать. Даже умные и расчетливые люди, когда. им приходится жить по легенде, порой сходят с ума.
– До того, как Джасис поступил в университет, он собирался стать священником. У нас есть и другие. Террор вполне возможен.
Когда придет время, мы пустим его в ход, хотя, насколько я знаю, Церковь, включая и нашего друга Коричневого Пони, нас осудит. Но о его планах я знаю не больше вас. Наверно, кардинал Хадала в курсе дела, но, похоже, долгосрочных планов не имеется. Я смотрел, как магистр Дион играл в шахматы с вашим кардиналом, когда побывал в Валане. Проиграл он столько же партий, сколько и иьтиграл. Он рассчитывает на несколько ходов вперед, но в шахматах не может быть долгосрочной стратегии. Он собирает тут оружие для нас и для других. Нам не дано знать, кто эти другие, но предполагаю, что это могут быть Кочевники. Он заключает союзы со всеми народами, которые боятся Тексарка. У него есть союзники к востоку от Грейт-Ривер и к югу от Брейв-Ривер. Он мне напоминает человека, для которого все эти пространства – шахматная доска. Пока он не берет никаких фигур. Он копит силы.
Нимми с удивлением слушал откровения чиновника. Может, Коричневый Пони и не пользуется тут такими симпатиями, как ему казалось. У колонии свои планы, а у Коричневого Пони – свои. Монах сменил тему разговора:
– Можете ли вы сообщить мне, где обитают ваши бывшие агенты в Валане?
– Кто вас интересует?
– Ее зовут Эдрия, дочь Шарда.
Чиновник открыл рот и, щелкнув челюстями, закрыл его. Нахмурившись, посмотрел на Чернозуба и с запинкой ответил:
– Должно быть, я слишком разболтался. Вот вы и пришли. Теперь мне надо идти, – развернувшись на пятках, он заторопился к каменному зданию.