Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды
Шрифт:
«Вихляется он (Толстой. – П.Б.) – несомненно, – пишет Лесков А.С.Суворину в 1883 году, – но точку он видит верную: христианство есть учение жизненное, а не отвлеченное, и испорчено оно тем, что его делали отвлеченностью. “Все религии хороши, пока их не испортили жрецы”. У нас византизм, а не христианство, и Толстой против этого бьется с достоинством, желая указать в Евангелии не столько “путь к небу”, сколько смысл жизни».
А вот Иоанн Кронштадтский, в глазах Лескова, – не просто жрец, но еще и жрец-шарлатан, хитро использующий популярность в народе церковных преданий о «чудесах» в своих, в том числе и корыстных, целях. И он сумел «одурачить» часть образованного общества, что Лескова совсем уж возмущает!
«Там (в прессе. – П.Б.) везде сквозит кронштадтский “Иван Ильич”.
Лескова распирает изнутри от ненависти к Пержану. Он не может молчать! А Толстого Пержан нисколько не волнует. В самом конце жизни на письменный вопрос одной неизвестной женщины, как ей относиться к покойному Иоанну Кронштадтскому, Толстой признался, что не прочитал ни единой его строки.
В глазах Лескова Пержан – это враг по сердцу. А для Толстого – это просто недоразумение.
Отличие положения Лескова от Толстого еще и в том, что Лесков-то знает, каким образом из тихих семинарских мальчиков получались важные протоиереи. Но он ничего не знает об истинных истоках сложной личности отца Иоанна, о том, как вызревало это зерно. В печати выходят первые «жития» отца Иоанна, но Лесков (и совершенно справедливо!) не доверяет им.
Лесков скончался в 1895 году. В это время отец Иоанн находился на пике славы: после встречи с императором Александром III в Ливадии он был уже неуязвим ни для светских, ни для духовных оппонентов, ни для подцензурной печати. Его публичная травля начнется с 1905 года – с объявлением свободы слова и свободы совести. Его имя соединят с самой реакционной частью русского общества, и вся либеральная интеллигенция окончательно отвернется от него. И это будет посмертная победа Лескова.
Но кто и кого здесь победил? Подавляющее большинство поклонников Иоанна Кронштадтского никогда не читали Лескова и уж точно не знали о его письмах к Толстому. Литературное окружение Лескова, за редчайшими исключениями, не интересовалось отцом Иоанном – по крайней мере до тех пор, пока он незадолго до смерти, уже слабый и больной, не освятил хоругви Союза русского народа и не был принят в члены Святейшего Синода, отлучившего Толстого. И вот тогда-то его запрезирали со всей энергией, на которую в таких случаях способна прогрессивная интеллигенция.
Но что выиграли от этого и Церковь, и русская литература? Наконец, что выиграла от этого вся Россия?
ДЕНЬГИ ОТЦА ИОАННА
Одним из самых серьезных пунктов обвинения против отца Иоанна, выдвигаемых Н.С.Лесковым, как и почти всеми критиками кронштадтского батюшки, были деньги.
В самом деле, по мере роста популярности Иоанна Кронштадтского он, по словам Надежды Киценко, из «объекта поклонения» стал превращаться в «объект индустрии». В частности, это касалось издания проповедей, которые расходились по России огромными тиражами.
В заметке «О книжках о<тца> Сергиева», опубликованной в «Петербургской газете» 27 марта 1887 года, Лесков писал о книге «Бесед» отца Иоанна, изданной А.П.Руденко и продаваемой по 25 копеек, что было, конечно, высокой ценой для «народного» издания. Автор статьи напоминал, что книги Толстого издательства «Посредник» продаются по 3 копейки и даже «по пятаку за пару». К тому же Лев Толстой «ничего не берет за свое авторское право с издателей его народных рассказов». «Стоит только Сергиеву поступить как Л.Н.Толстой, т. е. сделать известным, что он считает несовместным с христианскими целями удерживать за собой права литературной собственности на христианскую книгу <…>, нет никакого сомнения, что сверх меры дорогое и притом плохое издание г. Руденко сейчас же падет в цене, ибо непременно явится несколько издателей, которые станут издавать эти “Беседы” лучше и дешевле».
Фактически Лесков подталкивал отца Иоанна пойти по пути Толстого и отказаться от прав на свои сочинения. Притом на все сочинения, потому что никакой литературы, кроме христианской, отец Иоанн не создавал. В то же время Лесков хорошо знал, что, владея несколькими имениями в Тульской и Самарской губерниях, семья Толстого лишилась прав только на часть литературного наследия писателя, создаваемую после 1881 года, со времени духовного переворота Толстого. Всё, что было написано им до этого времени (а это автобиографическая трилогия, «Севастопольские рассказы», «Казаки», «Война и мир», «Анна Каренина» и другие сочинения), по доверенности, выданной Толстым жене, продолжало переиздаваться не в
Тем не менее проблема эта существовала, и она преследовала отца Иоанна всю жизнь и даже после его смерти, когда в газетах подняли вопрос о его наследстве. Став самым знаменитым священником России, отец Иоанн действительно превратился в одного из богатейших людей своего времени, потому что, по свидетельству М.О.Меньшикова, через его руки ежегодно проходило около миллиона рублей.
Впрочем, и эта цифра была условной, ибо подсчитать доходы отца Иоанна не представлялось возможным. Никакая бухгалтерия, если бы она и существовала, не могла бы контролировать этот гигантский финансовый оборот, потому что он осуществлялся по старой схеме, озвученной отцом Иоанном в раннем дневнике: отдав бедной вдове три рубля, он в тот же день получил три рубля за исповедь. Только теперь схема работала наоборот: получая деньги от многочисленных жертвователей, порой очень богатых людей, отец Иоанн немедленно их раздавал нуждающимся, отдавал на поддержание Дома трудолюбия и устройство монастырей.
На деньги Иоанна Кронштадтского, полученные им от богатых жертвователей, было построено шесть (!) женских монастырей в Петербургской, Архангельской, Новгородской и Ярославской губерниях. В то же время отец Иоанн непрерывно посылал деньги на поддержание уже существовавших монастырей, например, знаменитой Пюхтицкой женской обители. Это был факт даже не исключительный, а просто невозможный для приходского священника за всё время существования Церкви.
Но был ли отец Иоанн в действительности богатым человеком? Он продолжал жить всё в той же служебной квартире на Михайловской улице, занимая второй этаж обычного дома. Он питался скудно, не ел мяса, работая под двадцать часов в сутки. За всю жизнь он только один раз побывал за границей, в Берлине, вызванный для исцеления русского посла. Из двух пароходов, принадлежавших ему, первый, «Любезный», был необходим для ежедневных путешествий в Петербург, а второй, «Николай Чудотворец», был рабочим кораблем Сурского женского монастыря, устроенного отцом Иоанном на своей родине. Пресловутая карета, в которой священник разъезжал по Кронштадту, была «доброхотной», т. е. подаренной. Без нее, в открытой коляске, знаменитый чудотворец рисковал быть разорванным на части фанатичными поклонниками, особенно поклонницами, среди которых были и иоаннитки, которые стремились приобщиться крови самого батюшки, считая его Иисусом Христом. Бывали случаи, когда во время причастия они кусали священника за палец. В столице он пользовался каретами, предоставляемыми богатыми людьми, которые приглашали отца Иоанна в свои дома. Нам неизвестно также, чтобы кто-нибудь из родственников отца Иоанна, включая его семью, стал богатым человеком. Пережив своего мужа всего на полгода, Елизавета Константиновна скончалась в той же казенной квартире. В последние месяцы она ложилась спать в подряснике своего супруга. Все деньги, которые остались после смерти отца Иоанна, были завещаны Иоаннову женскому монастырю в Петербурге. И всех этих денег оказалось 53 000 рублей…
Поэтому вопрос надо поставить иначе. Какое отношение к деньгам – Толстого или Иоанна Кронштадтского – было ближе к христианскому пониманию? Ведь совершенно очевидно, что отношение это было диаметрально противоположным. Толстой отказался иметь дело с деньгами (переложив это «зло» на плечи своей жены), отец Иоанн никогда не отказывался от денег и непрерывно имел с ними дело, в буквальном смысле слова пропуская через свои руки миллионные потоки. Вопрос принципиальный!
«Деньги – зло», – считал Толстой. «Деньги – пыль», – писал в раннем дневнике отец Иоанн. Казалось бы, налицо сходство позиций. Но это не так. Отношение этих людей к деньгам во многом диктовалось не столько сознательной христианской позицией, сколько их происхождением, воспитанием и условиями жизни. Все-таки Толстой никогда не знал, что такое настоящая нужда, а тем более нищета. Он мог видеть это, искренне страдая за братьев во Христе, но личного опыта в этом плане у него никогда не было. Иван Сергиев с детства знал, что такое крайняя нужда, на опыте своего отца, который не мог оплатить обучение двух сыновей в Архангельской духовной семинарии (это стоило порядка 40 рублей в год, по 13 рублей за каждый триместр). До середины семидесятых годов, когда отец Иоанн вступил в должность ключаря, он, как и все простые священники собора Андрея Первоззванного, по ведомости, «Высочайше утвержденной 24 мая 1806 года», получал жалования 85 руб. 77 коп. в месяц. В сане протоиерея он стал получать 128 руб. 70 коп. – ежемесячно.