Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды
Шрифт:
Разве может быть император глупее лакея?! Ответ Александра III поражает даже не тем, что он соглашается с Победоносцевым, но абсолютной покорностью перед его мнением и какой-то извиняющейся интонацией, с которой царь высказывает свое решение: «Всё, что Вы пишете, совершенно справедливо, и могу Вас успокоить, что давать ее на императорских театрах не собирались, а были толки о пробном представлении без публики, чтобы решить, возможно ли ее давать, или совершенно запретить. Мое мнение и убеждение, что эту драму на сцене давать невозможно, она слишком реальна и ужасна по сюжету. Грустно очень, что столь талантливый Толстой ничего лучшего не мог выбрать для своей драмы, как этот отвратительный сюжет, но написана вся пьеса мастерски и интересно».
И вот «мастерски и интересно» написанную пьесу запрещают к постановке. Потому
На самом деле канва всей этой «страшной» истории была такова. Сам Толстой совсем не стремился к тому, чтобы его пьеса была поставлена на императорских театрах. Он хотел, чтобы она была поставлена в Москве в народном театре М.В.Лентовского «Скоморох». Но в конце декабря 1886 года актриса петербургского Александринского театра М.Г.Савина попросила у Толстого эту пьесу для своего бенефиса. Толстой ответил согласием, однако пьеса была запрещена цензорским комитетом. Тогда друзья Толстого В.Г.Чертков и А.А.Стахович организовали чтение «Власти тьмы» в известных частных домах и придворных кругах, чтобы популяризировать драму и добиться отмены цензурного запрета. Постановки этой пьесы добивались И.Е.Репин, В.В.Стасов, Г.И.Успенский, В.Г.Короленко, В.М.Гаршин, В.И.Немирович-Данченко. Стахович устроил ее художественное чтение у министра императорского двора и уделов в присутствии Александра III. Пьеса царю понравилась, он даже пожелал быть на генеральной репетиции. В феврале – марте 1887 года в Александринском театре вовсю шла подготовка к спектаклю. Уже были распределены роли, театр готовился к генеральной репетиции…
После вмешательства Победоносцева «Власть тьмы» была запрещена к постановке на протяжении без малого десяти лет. За это время ее успели поставить в Париже и Берлине, в театрах Италии, Швейцарии и Голландии. По этому поводу известный журналист В.А.Гиляровский сочинил иронические стихи:
В России две напасти:Внизу – власть тьмы,А наверху – тьма власти.ОТЛУЧЕНИЕ ИЛИ ОТПАДЕНИЕ?
Вспышка напряжения в отношениях между Толстым и православием происходит в 1901 году, и это, безусловно, связано с отлучением Толстого от Церкви. Именно после этого из-под пера писателя выходит самая резкая и неприятная по тону антицерковная статья «К духовенству», написанная в форме открытого письма к церковникам мира, а не только к православным священникам. Как мы увидим, эта статья и послужила поводом к настоящей проповеднической войне отца Иоанна против Толстого.
В истории отлучения Толстого все еще много неясного. Популярная точка зрения, что Толстого от церкви «не отлучили», что он сам отпал от нее, а церковь всего лишь вынуждена была этот факт констатировать, является исключительно современным взглядом на этот непростой вопрос. Правда, что в отношении Толстого церковь не провозглашала анафемы. Но в начале XX века в российских церквах не анафематствовали никого, этот средневековый акт был де-факто упразднен. Последний раз анафеме предавали гетмана Мазепу, и это случилось в XVIII веке. С 1801 года имена еретиков вообще не упоминались в церковных службах, а с 1869 года из списка проклинаемых священниками убрали даже Гришку Отрепьева. Поэтому странно было бы, если бы на его место встал Толстой!
Тем не менее, читая тексты начала XX века, подразумевая под этим словом не только статьи и книги, но дневники и частную переписку, в том числе и священников, и высших церковных иерархов, мы крайне редко встречаем в них слово «отпадение». Все, буквально все писали именно об отлучении! Почему? Да потому что все прекрасно понимали, о чем идет речь. «Определение» Святейшего Синода от 20–22 февраля 1901 года было актом отлучения подданного православной империи от православной Церкви со всеми вытекающими из этого и каноническими, и юридическими, и просто человеческими последствиями. Другое дело, что канонические последствия Толстой для себя не признавал, а юридические последствия ему тогда не грозили из-за его исключительного положения в стране.
Это прекрасно понимали все люди в России начала XX века, от простого мужика до обер-прокурора Синода, от социалистов до черносотенцев, от писателей и журналистов до батюшек и митрополитов. А именно:
Но ведь Толстого никто не казнил, не сажал в тюрьму, не отправлял в Сибирь и даже не высылал в Англию, как его друга В.Г.Черткова. Он сидел в своей Ясной Поляне и продолжал писать о Церкви в еще более резких выражениях, чем до «Определения». Так говорит современный человек, опять-таки не понимая того, что понимали почти все люди в начале XX века. Самого Толстого не казнили, на сажали и не ссылали. Но сажали в тюрьмы и ссылали на Кавказ и в Сибирь тех, кто разделял его взгляды. И это было худшей казнью для Толстого, которая была придумана Победоносцевым, с его иезуитским мышлением, но которая принесла совсем не те плоды, на какие он, вероятно, рассчитывал. Запрещение религиозных (и не только религиозных) произведений Толстого к публикации в России и преследование тех, кто эти вещи распространял, способствовали широкой популяризации идей Толстого, в которых видели скрываемую от народа государством и официальной Церковью правду.
Настоящим популяризатором Толстого был не Чертков, а Победоносцев. Только благодаря ему достаточно сомнительные и уж, во всяком случае, не характерные для эстетики Толстого «Крейцерова соната» и «Власть тьмы», которые вполне искренне не понравились многим почитателям толстовского художественного гения, оказались наиболее обсуждаемыми. Только благодаря тому, что на религиозные произведения писателя, начиная с его еще довольно невинной «Исповеди», был наложен цензурный запрет, эти крайне многословные, тяжеловесные, а порой и просто невыносимые на художественный взгляд сочинения становились модными.
Видные церковные лица – архимандрит Антоний (Храповицкий), архиепископ Херсонский и Одесский Никанор (Бровкович), архиепископ Харьковский и Ахтырский Амвросий (Ключарев), архиепископ Казанский и Свияжский Павел (Лебедев), известные священники, преподаватели духовных академий спорили со взглядами Толстого начиная уже с 1883 года, когда еще ни одно из его религиозных сочинений не было напечатано даже за границей. Библиография статей и книг, написанных о «религии Толстого» еще до 1901 года, насчитывает порядка двухсот наименований.
После публикации в журнале «Церковные ведомости» от 24 февраля 1901 года «Определения» об отпадении Толстого от церкви поток церковной публицистики не только не уменьшился, чего вроде бы следовало ожидать (о чем говорить, если человек отпал?), но вырос в геометрической прогрессии, потому что появился повод говорить еще и об «отпадении», которое почему-то упорно называли «отлучением». Эта характерная ошибка вкралась даже в третье издание сборника статей «Миссионерского обозрения», составленного советником В.М.Скворцовым, «По поводу отпадения от церкви гр. Л.Н.Толстого», где в разделе «Содержание» книга названа «Сборником статей по поводу отлучения гр. Толстого».
При этом ни о какой публичной защите воззрений Толстого до 1905 года не могло быть речи.
Поэтому уже в 1883 году, полемизируя с брошюрой К.Н.Леонтьева «Наши новые христиане Ф.М.Достоевский и гр. Лев Толстой…», где была раскритикована «религия любви» Толстого в связи с рассказом «Чем люди живы?», Н.С.Лесков в статье «Граф Л.Н.Толстой и Ф.М.Достоевский как ересиархи», опубликованной в «Новостях и Биржевой газете», вынужден был сделать интересную оговорку: «Конечно, в настоящее время из-за брошюры г-на Леонтьева не предадут посмертной анафеме Достоевского, а также не сожгут на костре и даже не отправят в ссылку гр. Толстого, но зато сам г-н Леонтьев ровно ничем не рискует и притом имеет перед обвиняемыми большие шансы удерживать за собою последнее, победоносное слово. Достоевский уже мертв и ничего не ответит, а граф Лев Николаевич, хотя благодаря Бога и жив, но и он, конечно, не может отвечать на подобное обвинение тем же печатным путем. Или, по крайней мере, он не может исполнить этого со всем тем чистосердечием, которого требуют серьезность вопроса и личное достоинство искреннего человека. Известный эпизод с религиозною статьею графа в “Русской мысли” вполне г-на Леонтьева на этот счет обеспечивает». Лесков, разумеется, имел в виду запрещение к печати «Исповеди» Толстого и уничтожение набранных с ней номеров журнала.