Святой

Райз Тиффани

Прошли минуты. Может быть, час. Она так и не устала наблюдать за ним. Музыка пригвоздила ее к полу, так же как и его рука прижимала ее к столу в фантазии. Она не сможет пошевелиться, даже если попытается. Но она и не пыталась.

Наконец, отрывок закончился, и Сорен убрал руки с клавиш. Он держал голову опущенной, словно молился. Он не смотрел на нее.

– Элеонор, сейчас я не могу разговаривать с тобой, - сказал он.

– Вы можете посмотреть на меня?
– спросила она, и, несмотря на эхо в нефе⁴, ее голос казался

тихим и робким.

– Нет.

Она засунула руки в карманы.

– Вы злитесь на меня?
– спросила она.

– Нет.

Элеонор оставила висеть это «нет» между ними. Она хотела поверить ему, но ощутила его напряжение. Его челюсти были сжаты, а поза – жесткой.

– Пожалуйста, поговорите со мной, - умоляла Элеонор.

– Что ты хочешь от меня услышать?
– Его голос звучал таким же натянутым.

– Что угодно. Я не знаю.
– Она хваталась за слова. Что-то ей подсказывало, что он точно знал, что произошло только что в его офисе, но, безусловно, если мужчина знал, то сказал бы что-нибудь, накричал на нее или наказал.

Он посмотрел на потолок.

– Для лошадей делают нечто похожее на очки. «Шоры» называются, - ответил Сорен. Он поднял руки и приложил их к вискам.
– Они могут смотреть только вперед. Никакого периферийного зрения. Хотел бы, чтобы у меня такие были.

– Вы уверены, что не злитесь на меня?

– Напротив, уверяю.

Она размышляла, как правильно ответить, но не смогла. Поэтому задала самый глупый вопрос, который могла придумать.

– Значит... вы играете на пианино?

– Да, - ответил он.

– Что вы играли?

– Бетховен, четвертый фортепианный концерт.

– Где вы научились так играть?

– Моя мама преподавала фортепиано.

– Странно, - ответила она.

– Странно, что моя мама учитель фортепиано?
– Сейчас он казался почти удивленным. Хорошо. Она боялась, что ее проделка в его кабинете бесповоротно изменила ситуацию между ними.

– Странно, что у вас есть мама. Я думала, вы упали с неба. Знаете, как метеор. Или пришелец.

Или Бог.

Он слабо улыбнулся, но так и не посмотрел на нее.

– У меня есть мать и отец. Я люблю свою маму. И ненавижу отца.

– Вы меня обошли. Я ненавижу обоих родителей.

– Ты не ненавидишь свою мать.

– Нет. Но я и не очень люблю ее. Думаю, эти чувства взаимны.

– Она любит тебя.

– Вы уверены?

– А как она может не любить?
– спросил он, словно это была самая глупая идея в мире: даже на секунду подумать, что кто-то мог ее не любить.

Элеонор снова замолчала. У нее никогда не было более болезненной беседы. Даже ее обращение перед судьей, когда она признала вину за угон машины, было менее неловким, чем эта кошмарная беседа.

– Почему ты пришла сюда сегодня?
– спросил Сорен, он по-прежнему смотрел на стену перед собой.

– Я хотела поговорить с вами, - ответила она.
– У меня есть вопрос.

– Какой?

– Сейчас уже и не вспомню. Тогда казался очень важным.

Сорен сложил ладони вместе и расположил их на коленях. Сейчас он не молился. По крайней мере, было не похоже. Скорее всего, он пытался контролировать себя, пытался занять

руки, чтобы не сделать что-то. Что именно?

– Это будет сложно, - сказал Сорен.
– Наша совместная работа. Ты это понимаешь?

– Я...
– Она замолчала и обдумала вопрос.
– Думаю да.

– Я священник. Это ты тоже понимаешь?

– Нет.

– Нет?

– Конечно, я не понимаю, почему вы священник.
– Слова, которые она сдерживала с момента их знакомства, наконец, вылетели.
– Вам двадцать девять, и вы самый красивый мужчина на земле. Вы можете получить любую девушку в мире, которую захотите. Вы потрясающий и можете заниматься, чем захотите. Вы можете жениться и завести детей. Или заниматься безумным сексом с кем угодно и где угодно. А это чертов Уэйкфилд, Коннектикут. Пройдете две мили от этого места и попадете на край света. Здесь нет ничего для вас. Вы бесполезны для этого места. Вы можете править миром, если захотите, и мир, вероятно, не будет против. Я ненавижу следовать правилам, но я бы последовала за вами в ад и вынесла бы вас на спине, если бы пришлось. Понимаю ли я, почему вы священник? Нет, и сомневаюсь, что когда-либо пойму. Потому как если бы вы не были священником...

– Если бы я не был священником, - повторил он. – Знаешь ли ты, что бы произошло, не будь я священником?

– Ага, - ответила она.
– Мы с вами могли...

– Мы с тобой ничего бы не могли, - ответил он.
– Если бы я не был священником, Элеонор, мы с тобой никогда бы не встретились. Если бы я не был священником, ты сейчас была бы в колонии для несовершеннолетних, потому что Отец Грегори не помог тебе так, как это сделал я. Если бы я не был священником, на твоем счету была бы уголовная судимость. Ты бы окончила школу в колонии, и вероятность поступления в колледж была бы равна нулю.

Элеонор ощутила, как под ее ногами дрожит пол. Глаза наполнились слезами.

– Сорен?

– Когда мне было четырнадцать, я решил стать священником, - ответил он.
– Как только принял решение, впервые в жизни я ощутил умиротворение в сердце. И не знаю, почему или откуда шло это спокойствие. Оно должно было меня пугать - жизнь в бедности, безбрачная и целомудренная жизнь, жизнь в послушании общине, которая могла отправить меня в любую точку мира. Но я знал, что была причина, по которой мне нужно стать священником. Я был в этом уверен. И эта уверенность поддерживала всю учебу в семинарии и путь сюда. И теперь я знаю, почему мне нужно было стать священником. Потому что Бог знал задолго до того, что мне нужно будет найти тебя и помочь тебе и помогать идти правильным путем. И я буду оберегать тебя, даже если это убьет меня.

Одинокая слеза скатилась по ее щеке и упала на пол. Теперь она была благодарна за то, что он не смотрел на нее и не видел ее слез.

– И если бы я не был священником, - продолжил Сорен, - я, скорее всего, был бы мертв. Было несколько моментов, когда я был твоего возраста и младше, глупые моменты, когда я думал, что не достоин жизни. То, что я делал, то, что хотел делать, постоянно терзало меня. Я считал, что Бог совершил ужасную ошибку, когда сотворил меня, и, возможно, мир был бы лучше, если бы меня в нем не было.