Святой
Шрифт:
– Ты похожа на свою мать.
– Ты хочешь, чтобы я тебя прямо здесь высадила?
– она указала на пустошь вокруг них.
– Твоя мать очень красивая женщина.
– Она очень сумасшедшая женщина, которая сводит меня с ума. Я упоминала про сумасшествие?
– Что такого сумасшедшего она делает?
– Наш священник, Отец Грег, болен. Мама поклонялась ему, поэтому и расстроена.
– А ты боготворила его?
– Он назвал меня Эллен.
Элли развернулась на шоссе.
– Мне нужно делать домашнюю работу, - сказала она.
– Мне нужно домой.
– Без проблем. Был рад
– Фу. Не называй меня так.
Отец рассмеялся и взъерошил ее волосы. Может, ей стоит разбить машину так, чтобы она ударилась с его стороны...
– Прости, малыш. Ты слишком быстро растешь.
– Ты же знаешь, что меньше чем через три недели мне будет шестнадцать.
– Боже, ты заставляешь меня чувствовать себя старым.
– Он тяжело выдохнул. Ее отец не был старым. Ему только тридцать пять. И он бы выглядел на свои тридцать пять, если бы не такая тяжелая жизнь. Он слишком много пил, делал то, что не стоило, общался с плохими, пугающими людьми. Но, тем не менее, не заставлял ее ходить в церковь или делать домашнюю работу, так что, выбирая между ним и мамой, она знала, с каким из родителей захочет провести время.
– Скорее бы уже повзрослеть. Поверь, я считаю минуты до своего дня рождения. Водительские права, я уже бегу.
Элли улыбнулась перспективе ездить самой в школу, ездить по городу, ездить, где пожелает, особенно вдали от мамы, ее дома и ее жизни.
– Элли?
– Что?
– Ты же знаешь, что я не могу купить тебе машину, верно? И мама тоже не может.
Ее живот скрутило в узел.
– Пап, ты два года назад мне пообещал...
– Два года назад у меня было много денег, нежели сейчас.
– Что случилось?
– Жизнь. Бизнес не так хорошо идет.
– Бизнес не так хорошо идет, - повторила она.
– Ты об угоне машин и их перепродаже? Это они пострадали от кризиса?
– У тебя острый язык, - ответил отец, и из его голоса исчезла вся любовь.
– Если ты не собирался мне покупать машину, то и не стоило обещать.
– Хочешь эту?
– Это ты в семье угонщик машин, а не я.
– Ты можешь дать мне пять гребаных секунд, пожалуйста?
Элли остановилась в квартале от своего дома, где мать не увидит ее со своим отцом.
Она заглушила двигатель и сидела молча.
– Элли... детка... прости. Я бы хотел купить тебе все, что ты пожелаешь, но сейчас не могу. Я должен кое-кому денег. И должен вернуть долг.
– Как скажешь.
– Не делай так. Ты знаешь, я люблю тебя, и сделаю для тебя все.
– Знаю, - ответила она, хотя и не была в этом уверена.
– Мне нужно идти.
Ее отец схватил ее за плечо, развернул и неуклюже поцеловал в щеку.
– Не злись на папу. Он делает все, что может.
– Передай папе, что я не злюсь.
– Ее плечи поникли. Ее сердце поникло. Ее надежды поникли.
– Я просто хочу, чтобы все было по-другому.
– Ну, да... мы оба, ребенок.
Она слабо улыбнулась и выбралась из машины.
Элеонор закрыла дверь и пробормотала под нос:
– Не называй меня ребенком.
Пока она шла последний квартал, то пыталась подавить слезы разочарования. Два года назад, на ее четырнадцатый день рождения, он пообещал ей от всего сердца и души, что купит, когда ей исполнится
Может, в этом была ее вина. Может, никто не мог доверять своим словам. Она хотела бы, чтобы в ее жизни появился человек, которому было не наплевать на нее, и он бы сдерживал свои обещания. Хоть раз в жизни она хотела иметь кого-то, кто бы обращался с ней так, будто она что-то значит.
Миленькая розовая мечта. Такая же осуществимая, как и трах с ангелом, как у святой Терезы.
Элеонор отперла заднюю дверь и вошла на кухню. На подъездной дороге стояла машина, но где была ее мать? Мама работала ночную смену менеджером в мотеле и на полставки - бухгалтером в небольшой строительной компании. Если она не была на работе, то или спала, или сидела за кухонным столом с бухгалтерскими книгами и счетной машинкой. Элеонор приготовила себе ужин, миску хлопьев и пошла кушать в гостиную.
Она нашла маму в потрепанном халате, утирающей слезы и свернувшейся калачиком на диване, обитом тканью в турецкий огурец.
– Что случилось?
– спросила Элли. Мама вытерла лицо салфеткой.
– Умер отец Грег?
– Нет, - ответила мама, заправляя за ухо прядь волос. – Но, вероятно, он не вернется. Не в ближайшее время.
– Мне жаль, - сказала Элли, по-турецки сев на пол. Мама никогда не разрешала ей есть на мебели, что совсем не имело смысла. Мебель была старой, изношенной и покрашенной. Как что-то маленькое как хлопья могло сделать еще хуже, чем было.
– Что же произошло?
– У нас будет новый священник, - без малейшего энтузиазма ответила мама.
– Это же хорошо, верно?
– Нет, не хорошо.
– Почему?
– Новый священник...
– Что?
– Он иезуит.
– Кто?
– Иезуит, - повторила мать.
– Это орден священников. Они основали твою школу, хотя я не думала, что иезуиты преподают.
– Они плохие священники?
– Они ученые, - ответила она.
– Занимаются наукой. И очень, очень свободных взглядов.
– Это плохо?
– Иезуиты... Они могут быть... может, и нормальными. Я бы предпочла любящего пастуха, нежели ученого.
– Ну, - сказала Элли, зачерпывая порцию хлопьев, - может, тебе повезет. Может, этот новый священник очень любит овец.
Мать смерила ее взглядом.
– Знаю. Знаю, - второй раз за день сказала она. Она собрала еду и книги и пошла в свою комнату. Неужели никому не нравится находиться рядом с ней?
Она доела свои хлопья в комнате и начала доставать домашние задания. Но как она вообще могла думать о заданиях, когда происходило столько дерьма? Ее папа не купит ей машину на день рождения, как обещал. У мамы был нервный срыв из-за нового священника. И ей исполнится шестнадцать через пару недель, ни парня, ни денег, ни машины, ни надежды, что все наладится, ни сейчас, никогда. Живот скрутило так, будто туда кто-то ударил. Голова болела, и в горле першило. Она не знала, хотелось ли ей кричать или плакать одновременно.