Святой
Шрифт:
– Преступно тупой.
– Значит, признаете это?
– Нет, я исправляю твою грамматику. Я и не думал, что пригород Коннектикута такой опасный район. Мне стоит бояться?
– спросил он таким тоном, будто знал что такое страх, но только в теории, а не на практике.
– Если бы у меня было что-то столь же ценное, я бы повесила на это замок.
Он улыбнулся ей.
– Я собирался.
– Это хорошо. Тогда ладно.
– Она стояла там и не знала, что еще сказать. Несколько вещей, которые пришли ей на ум, были
– Скажи мне свое имя.
– Элли.
– Это сокращенное от...?
– Элеонор. Элеонор Луиза Шрайбер к вашим услугам.
– Она приподняла концы юбки и присела в самом саркастичном реверансе.
– А ты кто, черт возьми?
– Попробуй снова. Вежливее, пожалуйста.
Она ковыряла носком ботинка землю.
– Ну?
– Ладно. Как вас зовут, Отец?
На мгновение он изучал ее лицо, но не отвечал.
– Разве вы не знаете своего имени?
– Я обдумываю, как ответить на вопрос. А пока позволь сказать вот что. Рад наконец познакомиться с тобой, Элеонор.
Он протянул левую руку для рукопожатия. У нее не было выбора, кроме как протянуть свою левую руку. Как только ее ладонь оказалась в его, он обхватил ее пальцы и притянул к себе. Он задрал ее рукав и изучил два следа от ожога на запястье.
– Эй, какого дьявола вы творите?
– спросила она, пытаясь вырвать свою руку. Он не отпустил ее, просто удерживал на месте всей своей невероятной силой.
– У тебя на руке ожоги второй степени и много царапин на коленях. Потрудись рассказать, откуда они?
– Не вашего ума дело.
Священник изучал ее прищуренными глазами цвета стали. Казалось, он не был оскорблен ее словами.
– Элеонор, - сказал он.
– Скажи, кто причинил тебе боль. И скажи сейчас же.
Она ощутила силу его воли, словно на нее давила стена.
– Нет. Вы даже имени своего не назвали.
– Если я скажу свое имя, ты расскажешь об ожогах?
Он отпустил ее руку, и она притянула ее к себе и прижала к животу. Все ее тело трепетало от прикосновения его руки к ее руке, от того, как упорно он ее рассматривал.
Она стояла неподвижно и молчала, а он изучал ее лицо до тех пор, пока Элли неохотно не посмотрела ему в глаза.
– Вы никому не расскажете то, что я вам расскажу?
– Она не была в восторге от идеи рассказать кому-либо что-то столь личное, но по какой-то причине, причине, которую она не могла объяснить, она доверяла этому мужчине, этому священнику.
– Ни единой душе.
– Ладно. Договорились. Имя?
Он порылся в черной кожаной седельной сумке на мотоцикле, вытащил что-то похожее на Библию, но на каком-то иностранном языке. Он открыл потрепанную обложку и перелистнул на страницу, где он толсто от руки написал черными чернилами четким разборчивым почерком свое имя.
Сорен Магнуссен.
Она протянула руку и кончиками пальцев
– Сорен... Я правильно произнесла?
– Ты произнесла его как американка.
– А как я должна говорить?
– Мне нравится, как ты его произнесла. Ты должна знать, здесь этим именем меня больше никто не позовет. Так назвала меня мама. К несчастью, меня заставили носить имя, которым назвал меня отец - Маркус Стернс.
– Значит, тут никто не знает вашего настоящего имени? – То, что он написал в своей Библии «Сорен Магнуссен», казалось намеком на то, что он считает имя Сорен своим настоящим именем, а не Маркус.
– Только ты. И теперь, когда ты его знаешь, думаю, должна мне ответ на мой вопрос.
– Ничего серьезного.
– Элеонор...
– Я привыкла к Элли, а не Элеонор.
– Элеонор – имя царицы. Элли - простое французское местоимение, обозначающее Она или Ее. А сейчас, Элеонор, расскажи мне, как ты получила эти ожоги на запястье. А после обсудим колени.
– Плойка.
– Сама себе или кто-то в доме причиняет тебе боль?
– Сама.
– Почему ты это сделала?
– Ради забавы.
– Тебе нравится причинять себе боль?
– Он задал вопрос без отвращения или удивления. Она слышала в его голосе только любопытство.
Она кивнула.
– Считаете меня сумасшедшей?
– Мне ты кажешься вполне нормальной. Кроме твоей одежды.
– Что? Не понимаете гранж?
– Твои волосы тоже вызывают вопросы.
– А с волосами что не так?
– Они зеленеют.
– Это не плесень, - ответила она, смеясь над игривым взглядом неодобрения на его лице.
– Это гель для волос. Я сделала зеленые пряди.
– Сколько тебе лет?
– Пятнадцать. Но через две недели будет шестнадцать.
– Она ощутила потребность добавить эту часть.
– Мама говорит, вы слишком молоды для священника.
– Мне двадцать девять. Но для нее я постараюсь состариться быстрее. Уверен, служба в церкви, в которую ходишь ты, изрядно меня состарит.
– Буду стараться изо всех сил.
– Она широко улыбнулась ему и теребила лацканы пиджака. И снова наступило неловкое молчание. Хотя он, казалось, не испытывал неловкости. Было такое чувство, будто у него вся жизнь впереди на то, чтобы наблюдать за ее странным поведением.
– А теперь к коленям. Эти раны выглядят впечатляюще.
– Я упала, - ответила она.
– Вот такое вот дерьмо.
– Ты не похожа на неуклюжую. Возможно, я ошибся.
Она поджала губы. Она? Неуклюжая?
– Я не неуклюжая. Ни разу. Мой учитель физкультуры говорит, что я двигаюсь, как обученная танцовщица.
– Тогда откуда раны на коленях?
– Я подралась в школе.
– Надеюсь, она выглядит хуже, чем ты.
– Он, - ответила она с гордостью.
– Он выглядит нормально. Но все еще смешно ходит.