Святой
Шрифт:
– Спасибо, сэр. А теперь, кажется, вы что-то говорили о подарках?
– Она захлопала ресницами.
– У меня есть второй подарок для тебя. Выбери число от одного до пяти.
– О, люблю эту игру. Пять, пять, пять, - ответила она.
– Ты уверена?
– Его серые глаза дьявольски блеснули.
– Сказала же, я всегда буду выбирать самое большое число. Я жадная.
– Очень хорошо. Значит пять.
Сорен потянулся в карман и достал пять белых конвертов, на каждом из которых спереди был номер от одного до пяти.
– Внутри конвертов на карточках пять дат.
– Дат чего?
–
Элеонор посмотрела на него, затем на конверты.
– То есть...
– Открой конверт.
Дрожащими пальцами она взяла конверт с номером пять. Она поборола желание его разорвать. Она сможет. Она может быть спокойной. Из конверта она достала листок.
– И победитель...
– сказала она и развернула листок.
– Великий четверг, - закончил Сорен. – Осталось меньше трех недель.
Элеонор уставилась на слова и заставила себя дышать. Она была влюблена в Сорена четыре года, и сейчас перед ней был выведен чернилами день.
– Жду с нетерпением.
– Она прижала листок к сердцу. Он обхватил ее лицо, и она улыбнулась ему. Просто быть с ним - вот в чем счастье.
– Я должен идти. Мне нужно вернуться в Уэйкфилд.
– Да, у меня тренировка по плаванию. Мне тоже нужно идти.
– Кстати об этом, Элеонор.
– Что?
Он ничего не сказал, но ему и не нужно было. По его выражению лица она все поняла.
– Хорошо. Я уйду из команды.
– Хотел бы я, чтобы был другой способ.
– Что есть, то есть. Сегодня же сообщу им.
– Если они с Сореном собираются стать любовниками, ей придется провести остаток жизни, изучая, как прятать синяки и рубцы. Невозможно скрыть синяки в купальнике. Она знала, что придется расплачиваться. И это невысокая цена.
– Jeg elsker dig, min lille en.
Сорен снова ее поцеловал.
– Скоро увидимся, - пообещал он.
– Ты должна открыть остальные конверты и узнать какие были варианты.
– Садист, - пробормотала она, улыбаясь ему в губы.
Сорен оставил ее одну на балконе с четырьмя оставшимися нераскрытыми конвертами. Ей не стоило их открывать. Она знала, что не стоило. Они были невыбранной дорогой, так зачем их рассматривать?
К черту, она хотела знать.
Она открыла конверт номер один и чуть не выругалась вслух, когда прочитала написанное.
Сегодня.
Если бы она выбрала один вместо пяти, то потеряла бы девственность в свой день рождения.
Черт бы побрал ее и ее жадность. Может, во втором конверте будет Пасха или какой-то день после Великого Четверга.
– Какого...
Во втором конверте тоже было «Сегодня».
Конверт номер три? «Сегодня».
И конверт номер четыре? Элеонор разорвала его.
– Треклятый священник.
Глава 31
Элеонор
Вечером Великого четверга Элеонор остановилась перед своим старым домом в Уэйкфилде, но внутрь не зашла. После поступления Элеонор в колледж, ее мать переехала в квартиру в Вестпорте, поближе к работе, и выставила дом в Уэйкфилде на продажу. Теперь он стоял пустой, заброшенный и одинокий. Мать выбрала Уэйкфилд из-за близости к хорошим католическим школам. Элеонор гадала, сожалела
Хотя тогда она ее ненавидела, сейчас же была благодарна матери, что заставляла ее ходить в церковь. Иначе она бы не встретила Сорена, и через Сорена она бы не нашла свой путь к Господу.
Она думала, кто может купить этот дом. Кем бы он ни был, она надеялась, что Бог будет заботиться о нем так же хорошо, как он заботился о ней. Четыре года назад она сидела в полицейском участке, считая, что ее жизнь закончится в пятнадцать. А теперь все, что она видела, это бесконечное количество прекрасных возможностей.
Когда она была подростком, то тысячу раз ходила от дома в «Пресвятое сердце». Она могла бы поехать в церковь или попросить Кингсли подвезти ее. Но сегодня девушка хотела пройтись, как делала это прежде несчетное количество раз. Она могла бы дойти пешком из Нью-Йорка, если бы пришлось. Пошла бы босиком по разбитому стеклу.
В доме священника она остановилась у двери и разулась. Ей никто не приказывал, и она не знала, почему сделала это.
Босая, тихой поступью она проскользнула в дверь и, как только оказалась внутри, услышала музыку. Фортепиано. Она никогда прежде не слышала это произведение, но мелодия говорила с ней, шептала ей, манила ее. Она обнаружила Сорена за роялем, его пальцы скользили по клавишам, вальсируя в свете единственной зажженной свечи. Элеонор села рядом с ним на скамью, спиной к клавишам, и положила голову ему на плечо. Он доиграл до конца фрагмент, затем оторвал пальцы от клавиш и позволил нотам повиснуть в воздухе. Он закрыл крышку и посмотрел на девушку.
– Еще Бетховен?
– спросила она.
– «Лунная соната». Не могу пожаловаться Бетховену, что он не написал партию для рояля к своей «Девятой симфонии». Он подарил нам, пианистам, «Лунную сонату» в качестве утешительного приза.
– Она красивая.
– Как и ты.
Элеонор сделала глубокий вдох.
– Могу я задать вопрос?
– Конечно, Малышка.
– Вы так же нервничаете, как и я?
Он шумно выдохнул.
– Я не делал этого с восемнадцати лет.
– Значит, вы нервничаете?
– Нисколько.
– Я тоже, - на полном серьезе ответила она.
Сорен склонил голову, и ее губы дрожали напротив его. Она не солгала. Она ни на мгновение не ощутила нервозность. Только спокойствие и желание, словно этот момент ждал ее за дверью всю жизнь, и, наконец, она впустила его.
Элеонор завела руку за голову и вытащила карандаш, который использовала, чтобы заколоть волосы в небрежный пучок. Сорен улыбнулся, увидев карандаш в ее ладони.
– Ты так уверена, что сдашь этот экзамен сегодня?
– поинтересовался он. Она положила карандаш на рояль рядом со свечой, удивленная тем, что Сорен помнил их давний разговор о том, что она взяла бы только один карандаш на экзамен, который знала, что сдаст на отлично.