Связующие нити
Шрифт:
— Расскажите нам всё по порядку, Дина.
— Два года назад в моей квартире раздался звонок…
Вельтон и Трис сели поближе, пытаясь заменить Настройщика хоть как-нибудь, но девушке он, видимо, был совсем не нужен. Она легко рассказывала, и даже чересчур спокойно, на мой взгляд, без волнений.
Два года назад в её квартире раздался телефонный звонок, и как только она взяла трубку и сказала "алло?", мужской голос сразу спросил: "кто это?". Дина возмутилась и ответила аналогичным вопросом. После минутного спора и допросов выяснилось, что мужчина звонил своим родственникам и не ожидал услышать чужого голоса, как оказалось, он случайно набрал другой номер, промахнувшись пальцем на одно деление телефонного диска. Взаимно извинились, и Дина положила трубку. А на следующий день этот мужчина вдруг
Я прислушалась, — действительно голос Дины был мягкий и грудной. Если закрыть глаза, то по такому голосу представлялась чувственная зрелая женщина, породистая, если можно было так выразиться не о внешних, а внутренних данных. Женщина — спокойствие, женщина — глубина… но внешне я бы дала ей не больше двадцати лет, и никакой красотой она не блистала, скорее наоборот. Лицо у неё было белым и круглым, и казалось полным ещё и потому, что черты лица были мелкими — рот тонкий и узкий выделялся только двумя острыми, вздёрнутыми вверх уголками верхней губы, столь же маленький носик с крошечными неподвижными ноздрями, и старательно подкрашенные глаза. Было видно, как макияжем она старалась удлинить их, вырисовывая длинные стрелки, увеличить с помощью теней, но они всё равно казались маленькими, и тонко — тонко выщипанные брови длинной своей дугой только подчёркивали это. В остальном же её фигура была стройной, но не выразительной, одежда была серой, и большая сумка через плечо — серая. А рыжеватые от хны волосы она стянула в хвостик — сосульку на затылке. Не смотря на свою некрасивость, мне нравилось её выражение лица, — оно было одухотворенным, тонким, и глубоко спокойным, с чувством собственного достоинства. В этой-то глубине и была прекрасная перекличка с бархатным голосом Дины.
Мужчину звали Нильсом, и, как оказалось, он жил не просто далеко, а в другой стране. Всегда звонил он, не давая обратного номера, потому что не мог допустить, чтобы девушка тратилась на эти немыслимо дорогие переговоры, но сам звонил часто, — через день, а то и на следующий. Дина поначалу чувствовала себя очень скованно, ей было неудобно, что Нильс выкидывал деньги на ветер, всё расспрашивая её, рассказывая что-то сам, и порой такие разговоры длились по вечерам и час и два, и три… они понравились друг другу. Она ловила себя на том, что не может дождаться назначенного часа, чтобы вновь поговорить с ним и услышать его голос, она очень переживала, когда откровенничала, или слушала о чём-то личном с его стороны. Это было понимание, это была привязанность, и всё было прекрасно, пока он, спустя три месяца их телефонного знакомства не сказал, что влюблён и хочет приехать познакомиться с ней по — настоящему.
— И тогда я сказала то, что не могу себе простить до сих пор… я сказала, чтобы он больше не звонил.
— Почему?
— Мало того, я два дня не снимала трубку, когда раздавался телефонный звонок, а потом сменила номер.
— Почему, Дина?
Девушке стало трудно говорить, я видела, как задвигалось её горло, словно сглатывая надёжно запрятанные горькие комки, и она опустила взгляд на свои руки, молча замотав головой.
— Вы сможете мне помочь? — раздалось с таким трудом после нескольких секунд гробовой тишины. — Вы можете что-нибудь сделать?
— Дать вам стакан воды?
— Нет. Ответьте мне. Если нет, то я пойду…
— А как вы нашли нас? — спросил Вельтон. — Как вы оказались здесь в четыре часа ночи?
Дина молчала. Упрямо смотрела вниз, потом в сторону, и ничего не говорила. Наконец Трис положил ей ладонь на плечо, и сказал утешительно:
— Если вы готовы, то мы попробуем вам помочь. Но сначала мы должны выяснить, есть ли связующая ниточка между вами, осталась ли она с его стороны, понимаете?
— Да.
— Вы сейчас можете ещё остаться у нас на некоторое время, чтобы начать поиски?
— Да.
— А ты, Гретт, готова? — Трис спросил, даже не поворачиваясь ко мне.
— Конечно.
Длинную куртку она не сняла, и сумку тоже не оставила, — в каморку зашла быстро, не задавая никаких вопросов и села на мой пуфик. Я не стала ничего поправлять и села на тот, на котором обычно привыкла
— Дина, вам удобно так? Может, разденетесь?
— Мне удобно.
— Вам сейчас нужно свободно себя чувствовать, чтобы нормально настроиться на воспоминания, и никакие посторонние мысли не отвлекали.
Она вскинула на меня короткие накрашенные ресницы и сняла с плеча сумку, потом скинула куртку и с усилием заставила себя глубоко вдохнуть.
— Я свободно себя чувствую, я спокойна, — её голос прозвучал именно так, как она говорила, — что нужно делать?
— Сейчас вы сможете нарисовать свои воспоминания…
— Зачем?
— Это первый шаг к поиску.
— Что он даст?
Я положила себе на колени альбом и поближе придвинула материалы.
— Вам не нужно знать всего, что происходит у нас в агентстве, и как мы работаем, вам нужно только довериться нам, а мы постараемся найти вашего Нильса. Сосредоточьтесь на том первом дне, когда он ошибся номером и позвонил вам. Только помните — никаких шагов в сторону, никаких мечтаний, предположений, смешанных с чем-то другим мыслей. Даже если вы не помните подробно, это не страшно. Здесь вам нужно лишь вспомнить хоть деталь, а на бумаге отразится то, что ваша память, может, закидала временем. Вы готовы?
Дина медлила с ответом:
— А что вы можете нарисовать? Мой телефон? Или возможно изобразить его голос?
Если честно, я и сама не знала, что я сейчас буду видеть.
— Рисовать будете вы, своей памятью, а мои руки вас слушаться. Я не знаю, что это будут за иллюстрации. Так вы готовы?
— Готова.
— Сконцентрируйтесь. Закройте глаза, если вам так будет удобнее…
Она закрыла, а я потянулась к пастельным мелкам.
Всё же привыкнуть к этому чувству неуправления своими руками было невозможно. Я и не я одновременно выводили линии и растирали пятна. Я увидела первые очертания голубой комнаты, дивана и журнального столика, на котором стоял телефон. Потом я нарисовала на втором листе саму Дину, которая отражалась с трубкой у уха, взглянувшая на своё отражение в зеркале серванта, она улыбалась и была смущенна. Она выглядела очень женственно в это мгновение, её красила улыбка и внутренняя нежность. Рисунок за рисунком менялись цвета… всё та же пастель, но более тёмная, — то ночной вид из окна, то тёмный коридор. Дальше — уголь. Чёрно — белая ванная комната с маленьким высоко подвешенным зеркалом, чёрно — белая кухня, чёрно — белый зал, спальня, шкаф для одежды, зеркало на внутренней дверце, раздетая Дина в отражении, бурые пятна ожогов — бёдра и живот, искривлённое мукой её лицо, на котором застыло презрение и ненависть, обращённые на себя и на своё уродство… мои руки всё выбрасывали и выбрасывали из альбома листы, и тонкие палочки угля обламывались и крошились от нажатия пальцев, я так хотела остановиться, но не могла. И Дина, уже скрючившись на своём месте и обхватив голову руками, мычала от слёз.
Чёрная, непроницаемая улица, наше Здание, наша лестница, её сумка, открытая полностью, а на дне белая бечёвка, и… наша дверь с полоской света…
Дина глухо застонала, завыла, потом заорала в голос, а у меня потемнело в глазах, и крик её стал в этой темноте меркнуть.
Я долго не могла понять, что я прихожу в себя, а не просыпаюсь после сна. Это было настоящее беспамятство, потому что, когда я вспомнила случившееся, я не могла поверить, что это был не сон, и что это было недавно. Не просто недавно, а минуты две назад. Тристан сидел рядом со мной на диване в большой комнате, Зарина и Пуля успокаивали истерику Дины, Вельтон тоже был рядом с ней с моими рисунками в руках. Дверь каморки на распашку.
— Тебе лучше? — Трис одной рукой поддерживал меня под голову, а в другой руке у него был стакан с водой. — Перестань меня пугать, Гретт, почему нельзя без приключений?
— Всё хорошо.
— Голова кружится?
— Нет, — я села на диване. Мой обморочный сон проходил, и я уже стряхнула с себя ощущение длительного времени. — Ты видел рисунки?
— Нет. Что у вас там произошло?
— У неё срыв или… не знаю. Дина удавиться хотела.
Пуля что-то шептала девушке, тоже подносила воду, но Дина отворачивалась, долго всхлипывала, а потом начала говорить — торопясь и захлёбываясь в словах: