Сын атамана
Шрифт:
Гришук с горя-досады чуть не всплакнул:
– - Ну, вот, ну, вот! Что же теперь с нами будет? Курбский стал было его утешать; но на полуфразе замолк. И было с чего. Яким внезапно зашевелился, бережно снял шапку с макушки Бардадыма, подсунул ее ему под щеку и обеими руками с той же осторожностью опустил голову спящего на край стола, после чего тихонько сам приподнялся, сунул в карман себе лежавший еще на середине стола кошелек Курбского с дуваном на церковь и прогул, приблизился на цыпочках к своим трем спутникам и, не говоря ни слова, проворно распутал веревки, которыми панич его был связан по рукам и ногам; потом развязал Курбского и напоследок Данилу. По молчаливому знаку старика, все трое последовали за ним к выходу из пещеры, причем у очага должны были перешагнуть через растянувшихся тут же двух кухарей. Наконец-то они опять на воле! И дышится-то в ночном воздухе как легко и привольно!
– - Припрячь-ка, княже, -- сказал Яким, подавая Курбскому его кошелек.
– - Но часть ты отделил ведь на церковь?
– - возразил Курбский.
– - Как разживешься, так сам можешь вернуть церкви. А в пути каждый алтын дорог.
– - Но темень какая!
– - заметил Гришук.
– - Хоть глаз выколи.
– - Зато, коли пошлют в погоню, не так скоро разыщут, -- возразил Яким.
– - Не знаю вот только, в каком месте у них поставлены кони...
Точно в ответ, неиздалека донеслось конское ржанье.
– - Вон и сами голос подают! Ахти!
– - спохватился он вдруг.
– - А оружие-то мы забыли в пещере!
– - И то ведь!
– - сказал с досадой Курбский.
– - Ну, Данило, нечего делать, идем назад.
– - Нет, нет, княже, Бога ради!..
– - вскричал Гришук, хватаясь за рукав своего молодого защитника.
– - Тише, милый! Неравно услышат.
– - Умоляю тебя, княже, Христом Богом!
– - Но как же мне явиться в Сечь без всякого оружия?
– - Там у кого-нибудь новое купишь. Я, право, не пущу тебя...
– - Так я один схожу, -- сказал Данило.
– - Не осердись, Михайло Андреевич; мне, вишь, одна мысль сейчас в голову залетела: людишки они, эти каменники, что ни на есть последние, а спят теперича все мертвецким сном...
– - Ну, так что же?
– - А то, что всю шайку при сем самом раз в ангельский чин снаряжу. Нож в бок -- и делу конец.
– - Что ты, Данило! Креста на тебе нет! Убивать во сне безоружных...
– - А скольких людей они сами живота уже решили! Не чини мне только помехи; я один с ними управлюсь.
– - Нет, Данило; нам они оставили жизнь, и мы на них волоска не тронем. Недаром отец Серапион предрекал мне, что ты еще натворишь мне бед!
– - Прости, государь, по простоте слова молвилось. Из твоей воли я не выйду. Они и без нас, я чай, до палачовых рук дойдут. А за оружием-то все же вернуться надыть...
Но тут вступился в дело старик Яким:
– - Нет, братику, теперя и я тебя не пущу! Кто тебя ведает, что у тебя на уме!
– - Да дерзну ли я без своего господина? Я трясусь за ним как хвост за бараном.
– - Заговаривай зубы! Мы с Бардадымом побратались, я поклялся перед Богом не выдавать его с товарищами -- и не выдам.
– - А коней-то все-таки уведешь у них?
– - сердито усмехнулся Данило.
– - За коней мы рассчитались дуваном. Ну, а теперя ступайте-ка все за мной.
Несмотря на почти непроглядный мрак, старый каменник шел по отлогому скату лесистой балки совершенно уверенно. Вскоре они очутились перед входом в другую пещеру, из глубины которой донеслось еще явственнее то же призывное ржанье.
– - Ты, Данило, иди-ка со мной, -- сказал старик, а вы, паничи, обождите тут.
Немного погодя, оба вывели из пещеры трех оседланных коней.
– - Да ведь нас четверо?
– - заметил Курбский.
– - Трое вас, -- отвечал Яким с тяжелым вздохом.
– - Я не еду.
– - Боже ты, Боже мой!
– - вскричал Гришук.
– - Клятва тебя держит?
– - Клятва, да. Знать, такое уж мне предопределение вышло.
– - Но ведь клялся ты разбойнику...
– - А я чем же лучше? Свой своему поневоле брат. О себе же, касатик мой, не полошайся: князь Михайло Андреевич не откажет доставить тебя до места.
– - Но ведь ты знаешь, Яким... коли пойдет в огласку...
– - Знаю, радость моя, все знаю, что ты хочешь сказать. Но я сейчас вот поверил все Даниле...
– - И тайна твоя в груди у меня, что искра в кремне, -- подтвердил запорожец.
– - Но ты, Яким, остаешься здесь на верную смерть...
– - От смерти, миленький мой, не спрячешься, -- отвечал со вздохом дядька.
– - А может, Господь еще и помилует: ведь я же не убег с вами, а яко бы сплю теперича с ними в непробудном хмелю. Почем мне знать, как вы трое вызволили друг дружку, как раздобыли коней? Выведу я вас сейчас на большую дорогу -- и с Богом!
Говоря так, Яким подсадил своего панича в седло, взял коня его под уздцы и пошел вперед. И вот они в открытой степи.
– - Отсель, Данило, дорогу по звездам ты и сам найдешь?
– - спросил Яким.
– - Еще бы не найти!
– - был ответ.
– - А ты, княже, как пойдешь обратно из Сечи, не завернешь ли опять в Самарскую пустынь?
– - Коли будет время, -- отвечал Курбский.
– - Хотелось бы повидать еще раз отца Серапиона...
– - Ну вот. Так от него, может, и оружие свое получишь: к нему прямо вышлю, буде Господу угодно будет еще дни мои продлить. Ну, а теперича храни вас всех Бог!
Он наскоро приложился к руке своего панича, и тот почувствовал на руке своей горячую слезу. Тут бедный мальчик не выдержал и с седла обнял за шею дядьку.
– - Ну, полно, не махонькой ведь!
– - говорил растроганный старик, насильно отрываясь.
– - Авось, еще и свидимся... Прощай, княже! Прощай, Данило! Не забывай обещанья-то... Да коней, чур, не пускайте вскачь, чтобы паничу моему больного плеча не растрясло...
– - Яким! Погоди еще, послушай...
– - в отчаяньи крикнул Гришук вслед уходящему.