Сын Авонара
Шрифт:
Кейрон увлекся работой, я с новыми силами взялась за свои занятия, с твердым намерением участвовать в столь интересующих его исследованиях. Но в разгар зимы я заметила в нем перемену. Все началось с нарастающего беспокойства, от которого не спасали ни прогулки, ни верховая езда, ни любые другие развлечения. Он усаживался по вечерам рядом со мной, чтобы писать письма или читать, но, вместо того чтобы вовлечь меня в разговор каким-нибудь вычитанным в книге фактом, он почти сразу отбрасывал книгу или перо и принимался пристально глядеть в огонь. Ни поддразнивание, ни расспросы, никакие забавы и развлечения не
Я не приставала к нему. Подобное поведение я наблюдала и раньше, в Виндаме, он никогда ничего не объяснял, а я поклялась себе не вмешиваться в его внутреннюю жизнь. Но в тот вечер, когда он не дал нам обсудить празднование грядущего тридцатилетия Танаджера, мечась по библиотеке, словно хищник в клетке, и бормоча, что он не в силах сосредоточиться, я решила больше не дожидаться его объяснений.
– Кейрон, в чем дело? Ты скоро протопчешь дорожку в паркете.
Он поднял глаза, в них застыл ужас оленя, глядящего на натянутый охотничий лук. Все страхи, какие только способна вообразить молодая жена, промелькнули у меня в голове: он меня не любит… он понял, что ошибся… я чем-то его огорчила.
– Скажи мне, – попросила я. – Что это значит?
– О боги, Сейри! Я думал, что смогу от этого избавиться. Нужно быть идиотом, ведь ты столько даешь мне.
Он промчался по библиотеке, схватил книгу, пролистал. Не прочтя ни сточки, отбросил ее. Нагнулся, подкинул в камин полено, тут же обругал себя, когда оно вылетело обратно, рассыпав по ковру искры и золу. Он потянулся за каминной метелкой, чтобы убрать сор, но я отняла метелку, толкнула его на пол и сама уселась на ковер напротив него.
– Я твоя жена. Скажи мне.
Он тяжело вздохнул, на лице его отразилось такое страдание, что я с трудом сохраняла спокойствие.
– Не прошло и двух месяцев, как я поклялся никогда не покидать тебя, и вот, в самом начале… Клянусь, Сейри, мои чувства не переменились, как и мои намерения, но, боюсь, мне придется нарушить клятву. – Он взял мои руки в свои, и слова хлынули потоком. – Ты помнишь, как тогда, в Виндаме, я иногда исчезал на несколько недель?
– Твои научные исследования. Наблюдения, записи.
– Да, но это не совсем так. Конечно, тогда ты не знала меня. Если бы я сказал, что еду, потому что у меня кипит кровь, ты бы сочла меня безумцем.
– Скорее всего.
Он попробовал улыбнуться. Я даже не стала пытаться. Его ладони почти обжигали меня.
– Об этом можно сказать без особого… без всякого преувеличения. Дар, которым я обладаю, запрещен всеми законами и традициями мира, было бы проще отказаться от глаз или сердца, перестать говорить или дышать, чем отринуть его. Из Виндама я уезжал в самые различные места. В такие времена, как теперь, несложно найти людей, готовых принять то, что у меня есть. Хотя во всем мире едва найдется десяток человек, готовых сознательно принять помощь от чародея. Многие доведены до такого отчаяния, что не задают вопросов.
Он сжимал мои пальцы, затем сплел их со своими.
– Все, что я пытаюсь передать всеми этими запутанными фразами, – я не могу остановиться. После возвращения
– Ты вернешься?
Он прижал наши переплетенные пальцы к своему пылающему лбу и выдохнул:
– Клянусь, я вернусь, как только успокою живущего во мне демона.
Я всегда думала, что моя жизнь будет отличаться от жизни других лейранских женщин. Как часто отец повторял матери: «Я служу королю. Я не могу покоиться в твоих объятиях, когда нужно сражаться и побеждать». И она, как и другие жены воинов, всю жизнь ждала мужа домой с войны. И еще в детстве я мечтала сражаться сама, вести за собой караваны купцов, исследовать дикие земли на границах – вести жизнь более осмысленную, чем вечное ожидание.
И пока Кейрон рассказывал мне о странной лихорадке, сжигающей его тем сильнее, чем дольше он отказывается использовать свою силу, в моей голове рождался план: совместное путешествие, приключения, не кровавые битвы с мечами, отсеченными конечностями и сожженными городами, а тайное благо и волшебные исчезновения. Я помогала бы ему утешать пациентов, рассеивать подозрения, стоять на страже, пока он занят лечением. Когда он умолк, глядя несколько удивленно, я выплеснула на него свои идеи.
– Ну, тебе хотя бы не придется ехать одному… Но Кейрон рассеял мои фантазии раньше, чем они успели окрепнуть.
– Места, в которых я бываю, не для тебя: поля сражений, приграничные деревеньки, бедняцкие кварталы городов, и повсюду болезни и опасность. И я всегда все делаю втайне, украдкой, маскируясь и переодеваясь, в любой момент я готов бежать. Двоим это сделать невозможно. Мне вовсе не нравится так рисковать, и я не могу да и не стану подвергать опасности тебя. Я не возьму тебя с собой.
Я проспорила с ним остаток вечера и весь следующий день, пока он укладывал необходимые для путешествия вещи: какую-то простую грубую одежду, поношенный коричневый плащ с глубокими внутренними карманами, запас еды, флягу с вином. И несмотря на блистательные Доводы, на красноречивые обвинения в недоверии ко мне и пренебрежении моими способностями и даже угрозу не подпустить его к постели, когда он вернется, он даже не сообщил мне, куда направляется.
– Я говорю тебе снова, – сказал он, – ты самый способный, самый умный, самый достойный человек из всех, кого я знаю, не важно, мужчина это или женщина. Я безоговорочно доверяю тебе. Но это ради твоей безопасности. Если что-нибудь случится, а я обещаю, что ничего не случится, ты и понятия не должна иметь, где я нахожусь. Ты сможешь сказать, что я обычный высокомерный мужлан, не посвящающий женщину в свои дела. Ты ничего не будешь знать и сможешь обвинять в этом меня. Обещай… – При всей своей деликатности Кейрон умел настоять на своем.