Сын человеческий (сборник)
Шрифт:
— Подождите, — слабым голосом произнес Селиг. — Я только что пришел в себя. Я не знаю, что было. Кто меня сюда доставил? Сколько я был без сознания? Что…
— Я этого не знаю. Вас выписали, а больнице нужна эта койка. Пожалуйста. Сейчас же поднимайтесь. У меня много работы.
— Сотрясение мозга? Разве мне не нужно провести здесь хотя бы ночь, если у меня сотрясение? Или я уже провел здесь ночь? Какой сегодня день?
— Вы доставлены сегодня около полудня, — сказал доктор, начиная нервничать. — Вас поместили в палату неотложной помощи и обследовали. Вы упали с лестницы библиотеки.
Снова
Ему приносят одежду. Он задергивает занавеску у кровати и одевается. Да, как он и боялся, на рубашке остались пятна крови, и на брюках. Непорядок. Он проверяет содержимое карманов. Все на месте: бумажник, часы, расческа. Что теперь? Уйти? Подписывать ничего не надо? Селиг неуверенно направляется к двери, беспрепятственно выходит в коридор. И тут перед ним появляется врач и, указывая на другую комнату через холл, говорит:
— Подождите там, сейчас придет человек из службы безопасности.
Из службы безопасности? Что такое?
Как он и опасался, прежде чем вырваться из лап больницы, нужно было подписать бумаги. Как только он заканчивает с ними, в комнату входит полный человек лет шестидесяти с серым лицом, одетый в униформу службы безопасности кампуса. Слегка отдышавшись, он спрашивает:
— Вы — Селиг?
Он знает, что это так.
— Вас хочет видеть декан. Сможете идти сами или взять кресло-каталку?
— Я пойду, — отвечает Селиг.
Они вместе выходят из госпиталя и идут по Амстердам авеню к воротам кампуса на 115-й улице. Человек из безопасности все время идет рядом. Вскоре Селиг уже ждет около офиса декана Колумбийского университета. Человек ждет вместе с ним, скучая. Селиг начинает чувствовать, что он почти под арестом. Почему? Странная мысль. Чего ему бояться декана? Он пробует скучный мозг охранника, но не находит ничего, кроме дрейфующих слоистых туманных масс. Интересно, кто сейчас декан? Он хорошо помнит деканов своего времени: Лоуренс Чемберлен с галстуком-бабочкой и теплой улыбкой был деканом Колледжа, а декан Мак-Найт, Николае Май-Д.Мак-Найт, энтузиаст братства с официальными манерами девятнадцатого века, был деканом по работе со студентами. Но прошло двадцать лет. После Чемберлена и Мак-Найта могло смениться несколько человек, но он ничего о них не знает: он был не из тех, кто читает новости о назначениях.
Раздается голос:
— Декан Кушин сейчас примет вас.
— Входите, — сказал охранник.
Кушин? Отличное имя для декана. Кто он? Селиг проходит внутрь, стесняясь своих синяков и царапин, прихрамывая от боли в колене. Лицом к нему, за сверкающим, незахламленным столом, сидит широкоплечий, гладко выбритый, молодо выглядящий человек, одетый в консервативный темный костюм. Сначала Селиг подумал о том, как меняются времена: он всегда смотрел на декана, как на возвышенный символ власти,
— Тед? — выдыхает он. — Ты что декан, Тед? Господи, вот уж никогда бы не подумал. Когда…
— Садись, Дэйв, — Кушин говорит вежливо, но без малейших признаков дружелюбия. — Ты сильно пострадал?
— В больнице сказали, что ничего не сломано. Хотя я чувствую себя совсем разбитым.
Усевшись в кресло, он показывает пятна крови на одежде, синяки на лице. Даже говорить трудно — челюсть тоже пострадала.
— Ах, Тед, сколько лет, сколько зим! Последний раз я, должно быть, видел тебя лет двадцать назад. Ты вспомнил мое имя или узнал из документов в бумажнике?
— Мы заплатим за больничную койку, — Кушин, кажется, не слышит слов Селига. — Если потребуются еще расходы на лечение, мы возьмем их на себя. Можно составить и письменный договор.
— Достаточно и устного. А если ты беспокоишься, что я буду выжимать деньги или подавать иск о возмещении убытков, — заявляю: я этого делать не буду. Мальчишки есть мальчишки, они позволяют себе порезвиться, но…
— Да нас не волнует то, что ты будешь выжимать из нас деньги, Дэйв, — спокойно заметил Кушин. — Вопрос в том, собираемся ли мы выжимать их из тебя.
— Из меня? За что? За то, что меня помяли твои баскетболисты? За то, что они повредили о мое лицо свои драгоценные ручки? — Он выдавил улыбку боли. Лицо Кушина осталось хмурым. На минуту устанавливается тишина. Селиг пытается понять шутку Кушина. Не обнаружив в ней рационального зерна, он решает перейти к пробе. Но ударяется о стену. Он внезапно слабеет и боится, что не сможет прорваться.
— Не понимаю, о чем ты, — произносит он наконец. — Выжимать деньги из меня за что?
— Вот за это, Дэйв.
И тут Селиг впервые заметил на столе декана пачку отпечатанных на машинке листков. Кушин подвинул их к нему:
— Узнаешь? Вот, посмотри.
Селиг просматривает бумаги. Это курсовые работы, все — его производства. «Одиссей как символ общества», «Романы Кафки», «Трагедии Эсхила и Аристотеля», «Смирение и принятие философии Монтеня». «Виргилий как наставник Данте». На некоторых стояли оценки: А-, Б+, А-. Оценки А и комментарии на полях в основном хвалебные. Некоторые были не тронуты, но смазаны и стерты.
— Я их принес, когда встречался с Лумумбой.
Селиг аккуратно складывает работы стопочкой и подвигает их к Кушину.
— Ладно, — соглашается он. — Ты меня поймал.
— Ты писал это?
— Да.
— За деньги?
— Да.
— Грустно, Дэйв. Ужасно грустно.
— Мне нужно зарабатывать на жизнь.
— Сколько тебе платили?
— Три-четыре доллара за страницу.
Кушин качает головой:
— А ты молодец, даю слово. Здесь еще восемь или десять человек занимаются тем же, но ты безусловно лучший.