Сын детей тропы

Бонс Олли

Шогол-Ву кивнул и подал ему руку.

Когда Двуликий спускался с холма, они набрели на придорожный храм с колодцем рядом.

В храме, как полагается, было три стены и крыша от дождя и снега. Трёхрукий, потемневший от времени, стоял внутри. Рука впереди, чтобы брать у тех, у кого в избытке, рука сзади, чтобы давать, и правая рука, чтобы опираться на посох, бродя по земле.

Лоза раздери-куста оплетала камни и ноги Трёхрукого.

Такая колючая и густая, что протыкала сама себя длинными шипами, она источала дурманящий аромат, истекая соком.

Шогол-Ву поглядел в иссечённое ветрами суровое лицо, в глаза под каменными веками. Достал из мешка рыжий корень, положил в протянутую ладонь.

— Это всё, что у нас есть, — сказал он. — Пошли нам удачу на пути, Трёхрукий.

Вернулся к колодцу, открытому, но чистому. Здесь нашлось и ведро, тёмное, рассохшееся.

Шогол-Ву задержал ладонь на деревянном боку, прислушался. Огляделся.

— Чего тянешь? — прохрипел его спутник. Привалившись к каменному срубу, он допивал то, что осталось в меху.

Вместо ответа запятнанный протянул ему ведро.

— Сам набирай, — сказал человек, отталкивая посудину.

— Дерево сырое.

— И что? Тебе это мешает?

— Другие брали воду. Не останемся, пойдём дальше.

— Куда? — оскалился человек. — Я сдохну сейчас! Слышишь ты, и шага не пройду! Разводи костёр, выродок. Тот, кто здесь был, сейчас не вернётся.

Шогол-Ву молча наполнил мех. Напился сам, подозвал нептицу. Та сунулась в ведро, подняла морду, глотая воду.

— Я не пойду никуда, — упрямо повторил человек. — Хочешь, на горбу меня тащи.

Дождавшись, пока зверь отойдёт, сын детей тропы выплеснул остатки на землю, рядом с человеком, и тот вскочил, пошатываясь.

— Ну, рожа пятнистая!..

— У самого пятнистая, — спокойно ответил Шогол-Ву. — Значит, недостаёт и ума, и силы. Значит, должен слушать меня.

Человек глядел, набычившись, из-под упавших на лоб волос. Рот его искривился, кулаки сжались, но промолчал. Пошёл, дёрнув плечами, к дороге.

— Эта тварь сожрала подношение! — донёсся его возмущённый голос.

Шогол-Ву подошёл. У колючих лоз на камнях лежало то, что осталось от рыжего корня: откушенный, измочаленный хвост и два-три небольших куска. Трёхрукий глядел равнодушно, протягивая пустую ладонь.

Нептица толкнулась, протиснулась вперёд. Заметила кусок, поддела клювом. Корень проехал дальше по полу, и нептица придержала его лапой.

— Не видать нам удачи! — сердито воскликнул человек и сплюнул. — Чтобы задобрить Трёхрукого, отдадим ему сердце зверя. И тащиться к степям не придётся.

Нептица всё-таки сумела ухватить рыжий шматок и подняла клюв, глотая добычу. Шогол-Ву недолго постоял, раздумывая, и пошёл прочь.

—

Ты слышал меня, выродок? Трёхрукий не простит насмешки! — раздалось в спину.

— Трёхрукий, может, сам отдал корень.

Человек догнал его, встал на пути.

— Ты соображаешь, что несёшь? Как, по-твоему, каменная глыба может что-то отдать?

Шогол-Ву остановился, поглядел на него.

— Значит, каменная глыба может обидеться, — спокойно произнёс он. — Значит, может причинить нам зло. А накормить зверя...

— Да понял ты, что я хочу сказать!

— У зверя чистое сердце. Трёхрукий не станет сердиться. Идём.

Дорога ползла меж камней и сухих кустарников, пряталась под травой старого года. По обочинам у камней белел ещё снег, кое-где укрывал далёкие поля. По правую руку темнела Зелёная грива. Двуликий ушёл за неё, виднелся лишь бледный край его одежд.

— Не станет, как же, — ворчал человек, спотыкаясь и тяжело налегая на локоть запятнанного. — Чистое сердце... Вот и положили бы это сердце ему в ладонь! Сами бы поели...

Он закашлялся.

Нептица вышагивала впереди, распушившись. Но вот она прижала перья, опустила хвост и вытянула шею. Замерла с поднятой лапой. Медленно, неслышно ступила.

Шогол-Ву стряхнул руку человека и бесшумно двинулся вперёд.

На пути сидел оборванец, держась за ногу. Лицо изрезано морщинами, белые глаза. Трёхрукий отнял их, но дал взамен хороший слух.

— Помогите слепому! — тонко, нараспев протянул старик, поднимая голову. — Помогите, добрые люди. Ногу я подвернул.

Шогол-Ву потянул с плеча лук. Застыл, прислушиваясь.

Спутник, толкнув его, захромал вперёд. Нагнулся над стариком.

— Чего медлите, олухи? — завопил тот совсем другим, грубым голосом. — Меня грабят!

— Там выродок! — донеслось из-за камня в стороне от дороги.

Голос перешёл в мычание, и кто-то ещё прошипел:

— Захлопни пасть, дурень!

Старик оттолкнул чужие руки, пополз по дороге, широко раскрыв незрячие глаза.

— Не убивай! — заскулил он. — Всё бери, что хочешь... Я не хотел чинить зла! Это всё они, Скар и Градиг...

Слепой махнул рукой в сторону камня.

— Заставили меня!.. Пощади! Это они!

Нептица скакнула, припав на передние лапы, толкнула старика в грудь, и тот завопил.

— Прикончи их, — велел человек.

Шогол-Ву покачал головой.

— Они боятся и не тронут. Мы уходим.

— Трёхрукий у тебя точно разум отнял! Кто оставляет врага за спиной? Дай нож, я сам, если ты не можешь!

— Пощадите! — всхлипнул оборванец.

— Вперёд, — мотнул головой запятнанный, обращаясь к спутнику. — Или силой тащить?