Сын гетмана
Шрифт:
Тимош нахмурился.
– Ты не бранись! – сказал он сердито. – А то и сиди себе тут в своем чулане.
– Говори, говори дальше, – торопил Дмитрий.
– То-то же! – проговорил Тимош, успокаиваясь. – Только не кричи, тут за дверью казак ходит.
Остапенко просунул голову в дверь.
– Чи наговорились, хлопцы? – спросил он.
– Ни еще, диду, – отвечал Тимош.
– Я боюсь, чтобы кто из казаков не заглянул сюда; мне за вас достанется, – проговорил Остапенко, притворяя дверь.
– Нельзя терять времени, – прошептал Тимош. –
Дмитрий быстро взглянул на своего собеседника.
– Ты не обманываешь? – спросил он тихо.
– Зачем мне обманывать? Отец мой теперь в польском войске писарем, мне надо к нему пробраться.
Дмитрий молчал и с минуту соображал что-то:
– От южной башни идет подземный ход, – проговорил он. – Этим ходом можно выбраться на берег реки за городской стеной.
Тимош просиял.
– Добре, братику! Ей-ей, добре! – вскрикнул он, на радости хлопнув князя по плечу.
Князь Дмитрий гордо поднял голову и вспыхнул. Вся княжеская спесь поднялась в нем от хлопского прикосновения.
– Я тебе не брат! – вскрикнул он. – Слышишь ты? Никогда ты не можешь быть мне ровней. Если я принимаю твои услуги, так только потому, что иначе нет спасения.
Тимош тоже вспылил.
– Ишь, панская кровь! – проговорил он. – И я бы о тебя не стал рук марать, если б иначе было можно.
Остапенко опять просунул голову:
– Вы не подеритесь, хлопцы! – проговорил он, смеясь. – Чего вы тут кричать зачали? Прысь-ка до дому, Тимош! А ты вот ешь свою похлебку! – обратился он к Дмитрию, поставил пред узником горшок с похлебкой и сунул ему в руки ломоть хлеба.
Тимош ушел и всю ночь проворочался на постели, придумывая, как бы высвободить узника и бежать вместе с ним из города.
В польском лагере все было тихо, только стража перекликалась в цепи обоза да в палатке польного гетмана светился огонь. Пан Потоцкий, плотный краснолицый мужчина, быстро шагал из угла в угол; время от времени он подходил к столику и прихлебывал венгерское из большой серебряной кружки. Толстая восковая свеча горела в массивном шандале, слабо освещая большую палатку; свет ее разливался фантастическими образами по роскошной бухарской материи, широкими складками спускавшейся по бокам. Внутри за столом сидел Богдан в нарядной одежде войскового писаря: в ярком алом кунтуше с откидными рукавами, в атласном кафтане голубого цвета, подпоясанном синим кушаком с золотыми кистями. Против него помещался полковник Илья Караимович, исполнявший теперь должность старшего над реестровыми. Перед обоими стояли тонкие кружки с вином, и все трое вели оживленный разговор.
– Осмелюсь доложить еще раз ясновельможному пану гетману, что теперь самый удобный момент разорить гнездо мятежников. Если пан гетман пропустит время и не двинется на юг в самое Запорожье, все наши усилия кончатся ничем. Там опять найдется предводитель, соберет около себя вольницу, и тогда придется начинать
Проницательный взгляд Богдана как-то загадочно скользнул по лицу говорившего и остановился на кружке с вином.
– Да, – сказал он, – с казацкою вольницею не так-то легко справиться. Пан Ильяш забывает, что разгромить целый край без особого соизволения его величества наияснейшего короля значит поступить самовольно.
– И я то же говорю, – подхватил польный гетман. – На что я не имею полномочия, того и сделать не могу. Да и к чему? Павлюк у нас в руках. Кизима старшего забрали, младшего заберем тоже, Скидана же нам сами казаки приведут, побоятся нашей опалы.
В эту минуту занавес палатки приподнялся и на пороге появился сторожевой казак.
– Ясновельможный пан гетман, – проговорил он, – из Лубен перебежчики: сын пана писаря и еще хлопец, а с ними казак.
Богдан вскочил с места.
– Как, Тимош? Какое же лихо занесло его в Лубны!..
– Веди скорее сюда! – поспешно проговорил гетман.
Через пять минут все трое были в палатке. Увидя Дмитрия Вишневецкого, и Богдан, и Потоцкий остолбенели от удивления.
– Вот так штука! – проговорил Богдан.
Потоцкий первый пришел в себя.
– Князь Дмитрий! – проговорил он, смеясь. – Кто кого теперь прибил? Или ко мне на суд явились?
Дмитрий Вишневецкий потупился и молчал.
– Мы помирились! – отвечал серьезно Тимош.
– А помирились, так чего же лучше! – смеясь, сказал Потоцкий. – Таким двум доблестным воинам ссориться не приходится. Но как вы в Лубнах очутились и как вас Бог оттуда унес?
– Я поехал к дяде Иеремии, – объяснил Дмитрий, – с небольшим отрядом челяди и попал в Лубны как раз в то время, когда хлопы восстали, а семья дяди удалилась из города. Возвращаться назад было невозможно, мне и пришлось искать приюта в монастыре.
Тимош же обстоятельно рассказал, как он составил план бегства и предложил князю Дмитрию участвовать в нем. Как он подговорил Опанаса подпоить сторожа, и, когда тот захрапел, они вывели князя из его темницы. Князь провел их подземным ходом к реке, потом они долго бродили по лесу, пока не наткнулись на польских разведчиков, доставивших их в лагерь.
– Молодцы! – одобрительно сказал польный гетман. – А теперь пан писарь позаботится, чтобы их накормили; завтра же снимем с них подробный допрос о городе. Их показания могут нам принести много пользы.
Оставшись наедине с отцом, Тимош первым делом осведомился о Павлюке и Ганже.
– Ну, сынку! Раз я их от петли спас – и сидеть бы им дома, а теперь им плахи не миновать и спасти их никто не может. Ты же держи язык за зубами и не слишком толкуй, что был с ними в дружбе. Отец твой удостоился королевской милости, пожалован войсковым писарем, а как пронюхают что-либо, живо сместят. Ну да я тебя здесь не оставлю, довольно ты с казаками погайдамачил; как только немного беспорядки поутихнут, сам свезу тебя в бурсу; пока же поедешь домой, поживешь в Суботове.