Сын капитана Алексича
Шрифт:
— Не жалеешь?
— Как тебе сказать, сам не знаю, — искренне признается он.
— А по-моему, ты потому хочешь стать врачом, чтобы свои воображаемые болезни лечить…
— Уж ты скажешь! Вообще-то, если хочешь знать, быть врачом в паше время увлекательно и интересно. Если бы ты видел, — взволнованно продолжает он. — Если бы только видел, какой в сельской больнице главный врач, что это за голова! Представь себе, язву желудка первым во всей Ярославской области по методу Филатова стал лечить — подсадкой. Его во всех деревнях знают, буквально
— А ты, видать, влюбился в него.
— Немного, — соглашается Семен, — ты же знаешь, я влюбчивый.
— Знаю, — говорю я.
— Как живет Катя? — спрашивает он, помолчав.
Искоса смотрю на него, на его глаза, которые в эту минуту особенно спокойны и бесстрастны.
— Работает в музее. Сегодня увидишь ее.
— Работой довольна?
— Так себе.
— Ну, а это, как вообще ее жизнь?
Семен почти умоляюще глядит на меня, но я беспощаден.
— Ты мне сквозняк в голове не устраивай. — Я повторяю его же любимое изречение. — Говори прямо, хочешь знать, Сергей здесь? Здесь. Она его любит? Любит. А он ее? Еще больше.
— Чего ты бесишься? — спрашивает Семен. — В самом деле, злится, будто я виноват.
— Виноват? — переспрашиваю я. — Чем виноват?
— Да хотя бы тем, что она любит Сергея.
— Совсем обалдел.
Я окидываю взглядом всю его высокую, внушительную фигуру и замечаю:
— Врачу, исцелися сам!
— Ладно, — примирительно говорит Семен, — чего ты в самом деле, Гвоздь? Вот уж поистине Гвоздь, так и впивается.
— Какой есть.
— Институт уже окончил? — спрашивает меня Семен, ему, видно, хочется, перевести разговор на другую тему.
— В прошлом году.
— Где работаешь?
— Далеко отсюда, за Байкалом. Вот сейчас приеду в Москву — и сразу же в экспедицию, а вернусь только к ноябрю, не раньше.
— Все камушки ищешь?
— Что придется.
Семен улыбается:
— Ладно, не будем раскрывать твои секреты… — Он смотрит на часы. — Пойду поброжу по городу.
Я насмешливо замечаю ему в тон:
— По дороге к Кате забреду…
Конечно, он зайдет к ней, как же иначе, хотя в глубине души, должно быть, робеет: как-то она встретит его? Впрочем, я знаю: ей все равно, она о нем и не думает. И никогда не думала. Самым первым, единственным для нее был и остался Сергей.
Я встаю со скамейки и иду к дому. Кругом цветы — над дверьми, над окнами, на балконе.
Надежда Поликарповна выбегает в сад, чтобы в последний раз оглядеть дом.
— Что за расточительность, — говорит она, — весь сад оголили.
— Не ворчите хотя бы сегодня, — отвечает, подойдя к ней, Федор Кузьмич.
Он надел новый синий костюм, шелковую рубашку и серый в красную полоску галстук. Лицо его спокойно, даже весело, но она вопросительно, с заметной тревогой глядит на него, и он улыбкой отвечает на ее взгляд.
Выпив чай, я выхожу за ворота, чтобы встретить Сергея и Катю. Косые лучи предзакатного солнца освещают гористую улицу, а издали видны мачты дальних передач. Они как бы шагают друг за другом, навстречу Волге.
Знакомая, до боли родная картина. Как часто, где бы я ни был, виделись мне эта улица, поросшая лопухом и подорожником, мостки гармоникой, завалинки возле заборов и линии дальних передач, похожие на великанов, деловито спешащих куда-то в никому не ведомый путь…
Катя подходит ко мне вместе с Семеном. На ней зеленое платье, газовый шарфик окутывает плечи, смуглые щеки ее горят таким нестерпимо розовым цветом, что я невольно отвожу глаза.
— Нет Сергея, — говорит Катя и подносит руку к горлу, как бы стараясь сдержать готовый вырваться оттуда крик. — Нигде нет его!
— То есть как это нет?
— А так вот, нет его — и все.
— Вы как сговорились? — спрашиваю я.
— Никак. Он пришел утром в музей и сказал, что зайдет за мной в шесть часов.
— А ты что?
— Что я? — раздраженно отвечает Катя. — Выслушала его, как водится.
— Может, он обиделся? — робко спрашивает Семен.
— Вот еще! На что бы это?
Катя свысока глядит на Семена, и он покорно опускает голову. Он бы не обиделся, он бы никогда не обиделся на нее, что бы она ни сказала, что бы ни сделала…
— Пора идти, — говорю я, — скоро начало.
Катя спокойно отталкивает мою руку:
— Я не пойду. Сперва надо отыскать Сергея.
— Никуда он не денется, твой Сергей.
— Такой же мой, как и твой, — отрезает Катя. — Иди сам, Гвоздь, я не пойду.
— И я не пойду, — говорит Семен.
Мы стоим на улице, а позади нас, вся в цветах, красуется «Роза ветров».
— Знаете что, — предлагает Семен, — пошли поищем его… может, он на пристани.
Мы обходим все ближние улицы, два раза уже побывали на пристани, несколько раз стучались в окно Сергеева дома. Его нигде нет.
— С него все станется, — говорит Катя. — Вдруг уехал куда-нибудь…
Одна коса ее расплелась и упала на плечо, но она не замечает этого.
— В самом деле, куда он мог деться? — спрашивает Семен и сам же отвечает: — Может быть, просто спит себе дома…
И мы снова идем к его дому.
Он встречается нам возле пристани. Еще издали, завидев нас, машет обеими руками.
— Никак, Семен? — он бросается к Семену. — Сенька, друг, приехал!
— Он-то приехал, — ледяным тоном говорю я. — Зато ты-то хорош!
Катя молчит. Она прикалывает косу на затылке и, демонстративно отвернувшись, глядит на Волгу.
— Понимаете, такое дело, — возбужденно говорит Сергей. — Иду это я из дома… я к тебе, Катя, шел, — он обращается к ней, но она по-прежнему упорно молчит. — Иду это я, а по дороге Егор. Куда? К себе, в Рыбинск. Ну как не проводить? Идем вместе. Он на «Грибоедове» уезжает. Вошли мы с ним на палубу, гляжу, сам капитан на палубе, курит, ни на кого не смотрит. Глянул я на него, — глаз оторвать нельзя, такое лицо, просто чудо, сами посудите!