Сын капитана Алексича
Шрифт:
— А этот оставила, препарат для давления?
— Оставила, — крикнула Антонина. — Васса Павловна измерит. А вы не забывайте, диуретин на ночь и горчичники…
Он еще раз поклонился.
— Не забуду…
Машина повернулась, вышла на дорогу, помчалась к станции.
— Вот так у нас с тобой вся жизнь проходит, — сказал Василий, стоя у подножки вагона. — То я в отъезде, то ты теперь меня покидаешь…
Загорелое, слегка обсыпанное веснушками на лбу и на висках лицо его
Антонина провела жесткой от частых умываний рукой по его щеке.
— Не горюй. Я писать буду…
Он через силу улыбнулся:
— Тогда лучше авиа. Быстрее…
Загудел паровоз. Проводник вскочил на подножку.
— Пиши, — сказал Василий, крупно шагая вровень с вагоном. — Пиши каждый день. И я тоже буду писать каждый день.
Колеса стучали все чаще. Василий уже не шел, бежал за вагоном, кричал что-то, заглушаемое стуком колес.
«Сумасшедший, — ласково подумала Антонина. — Чего бежит? Разве догонит?»
А сама, стоя на площадке, глядела на вокзал, оставшийся далеко позади, желая еще раз увидеть Василия. Он давно уже скрылся из виду, а она все стояла, смотрела до тех пор, пока не заслезились глаза от ветра. Потом вошла в вагон, стала в коридоре возле окна, машинально пересчитывая летевшие мимо столбы — один, другой, пятый, двадцать седьмой…
Это была первая в ее жизни командировка. И не на неделю, не на месяц, как случалось у Василия, а на целых восемь месяцев.
Антонина долго думала, прежде чем решилась поехать на курсы медработников в областной город.
Год назад она вышла замуж. Все случилось неожиданно и быстро: приехал в село участковый агроном, в клубе сам подошел к ней, вместе смотрели кинофильм, потом проводил ее домой. Дорогой рассказал о себе — живет в соседнем селе, на квартире, скучает, отец с матерью на Урале, а он тут недавно, еще никого не знает.
Он приезжал еще и еще и уже сам, без приглашения, заходил за Антониной, шел с нею в клуб или просто погулять.
Однажды, провожая ее домой, он попросился зайти к ней, переждать дождь.
Она согласилась. Он зашел и остался до утра. Антонина говорила серьезно, с неприкрытой болью:
— Я старше тебя на четыре года…
Он полудосадливо-полушутливо отмахивался от ее слов:
— Брось глупости говорить. Разве в этом дело?
Поженились они осенью. Он переехал к ней, а спустя несколько дней отправился в командировку, в дальний район.
Перед отъездом всю ночь не спали. Он лежал рядом с ней, жарко уговаривал не забывать его, думать о нем, и он тоже будет думать о ней и рваться обратно, домой…
Антонина слушала его, усмехалась, — чистый ребенок! Потом приникала губами к его губам.
— О ком же мне думать, как не о тебе?
На рассвете, когда он еще спал, встала, напекла оладий, пересмотрела его рубашки, носки, полотенца, собрала чемодан.
Он спал, зарывшись носом в подушку. На затылке торчал выгоревший хохолок.
Антонина пришивала пуговицу к рубашке, то и дело поглядывала на трогательный этот хохолок.
Василий казался ей еще совсем несмышленышем, неразумным и слабым.
Подойдя, она тихонько дернула его за хохолок:
— Вася, вставай…
Он быстро проснулся, вскочил на постели. Сонные глаза его просветлели, он потянулся к ней всем своим сильным, разомлевшим ото сна телом:
— Тонька!
— Опоздаешь… — строго сказала она, но он уже схватил ее за шею, пригнул к себе…
Потом она провожала его, и он все кивал ей из кабины грузовика и кричал:
— Тоня, жди, самое большее — десять дней.
И вот теперь она уезжала от него на целых восемь месяцев!
Проводник прошел по вагону, сказал металлическим служебным голосом:
— Приготовьте билеты…
Антонина порылась в сумочке, вынула билет и пошла вслед за проводником в купе.
2
Дни летели один за другим, сменялись недели, месяцы…
После занятий Антонина поздно вечером возвращалась в общежитие. Первым делом спрашивала:
— Письма были?
— А то нет! — ворчливо отзывалась Соня, соседка по комнате, черноглазая толстуха с пышными темными волосами. — Чтоб тебе да письма не было?
В голосе ее звучала с трудом подавляемая зависть. Антонина только смеялась в ответ:
— Ты заслужи, чтоб тебе тоже вот так писали…
Василий писал, как обещал, часто, и все письма были похожими — скучаю, тоскую, люблю, нет никого дороже…
Иногда Соня просила:
— Прочитай хоть одну страничку, что тебе твой ненаглядный сказывает…
Антонина смущалась, но Соня с непонятным упорством просила, и она читала:
— «До чего ж я скучаю по тебе, даже передать трудно, дорогая ты моя, самая желанная…»
Казалось, не строчки письма читает, а поистине слышит его голос.
— Ласковый он у тебя, — говорила Соня.
Она была красивой, бархатистая кожа, черные, без блеска, глаза, зубы — один в один. То и дело назначала свидания новому кавалеру. Приходила ночью, когда все в комнате уже спали, тихонько раздевалась, садилась на край постели Антонины.
— Тоня, — шептала она, — будет спать-то, послушай…
И говорила о том, что этот, вот этот, — самый настоящий, лучше всех, самостоятельный и хороший…