Сын Красного Корсара. Последние флибустьеры
Шрифт:
Граф несколько мгновений молчал, рассматривая солдата, потом сказал:
– Держу пари, что вы это уже знаете.
– Возможно.
– Я – капитан фрегата, вошедшего в порт вчера утром; два часа назад его обстреляли испанцы.
– Флибустьер, не так ли?
– Вы очень проницательны, сеньор Баррехо. Теперь вы вернетесь и, разумеется, предупредите губернатора.
– Я? – возмутился гасконец. – Предам вас? Никогда! Мы же люди чести.
– В таком случае я удовлетворил ваше любопытство.
– Сеньор
– Говорите.
– Мы, гасконцы, рождены для войны, мы не любим, чтобы ржавели в бездействии наши шпаги. Моя уже два года спит в ножнах здесь, в Сан-Доминго, – кажется, она уже позабыла, как из них выйти. Хотите взять меня на службу? У флибустьеров всегда случается оказия размять руки.
– Но и найти легкую смерть! – добавил Мендоса.
– Мне тридцать два года, и я достаточно пожил, – возразил гасконец. – Берете меня, сеньор граф? Клянусь, что на мой клинок можно положиться.
– А кроме того, вы избавите его от страшной скуки, – не унимался Мендоса, которому пришелся по душе этот буян.
– Идет! – решился сеньор ди Вентимилья. – Храбрый солдат не будет лишним на моем корабле.
– Вы же не испанец, а значит можете перейти к неприятелю, – сказал Мендоса.
– Я только наемник, и никто иной, а в качестве такового могу предложить свою руку и шпагу всякому, кто мне больше понравится.
– Вам знакомо селение Сан-Хосе?
– Я знаю половину острова Сан-Доминго.
– Вы можете провести нас в имение маркизы де Монтелимар?
– Даже с завязанными глазами.
– Тогда прежде всего позаботимся о лошадях. Не сомневаюсь, что испанцы пустятся за нами в погоню.
– Будьте уверены, сеньор граф, – подтвердил гасконец. – По нашим следам пустят также стаи их ужасных собак.
– Тогда в путь, Баррехо, – сказал граф. – У меня нет никакого желания подставлять икры своих ног этим зверюгам.
– Нам придется идти лесами, сеньор граф. По дорогам ходят дозоры. Они могут остановить нас.
– И много их вдали от города?
– Да, порядочно.
– Тогда пойдем навестим леса.
Гасконец отбросил фонарь, свет которого мог выдать беглецов и привлечь внимание какого-нибудь дозорного отряда, направленного в разведку или на охоту за буканьерами.
Подобные группы солдат, состоявшие из пятидесяти человек каждая, должны были препятствовать буканьерам, союзникам флибустьеров, охотиться на многочисленных одичавших быков, которые в те времена свободно бродили по лесам острова.
Испанцы не осмеливались выступать против этих жестоких, никогда не промахивавшихся охотников, а поэтому решили уморить их голодом; для этой цели и были созданы летучие отряды.
Поначалу отряды вооружили огнестрельным оружием, но они не желали нападать на буканьеров или вступать с ними в жаркие схватки, а предпочитали разряжать свои мушкеты в воздух,
Предупрежденные об опасности охотники спокойно переходили в другое место.
Губернаторы ряда городов, догадывавшиеся об обмане, отобрали у дозоров огнестрельное оружие, оставив только алебарды, что, как легко догадаться, не принесло никакого практического результата.
Если прежде удирали буканьеры, то теперь в бега пускались алебардщики, едва заслышав вдалеке выстрел; таким образом, сражения стали такими же редкими, как белые мухи, ибо никто не желал бессмысленно рисковать своей шкурой.
Таковы были эти знаменитые дозорные отряды, прозванные полусотнями; с их помощью губернаторы надеялись уничтожить всех буканьеров (а было их очень много), которые наносили ущерб необозримым лесам острова и были всегда готовы прийти на помощь флибустьерам с Тортуги, когда заходила речь об организации какого-нибудь серьезного грабежа.
Гасконец вместе с двумя своими новыми приятелями пересек огромную плантацию сахарного тростника. Потом решительно направился в лесную чащу, состоящую в основном из огромных стволов хлопкового дерева; из таких полых стволов индейцы, да и негры, строили каноэ, способные вместить до сотни человек.
– Кораль находится по ту сторону леса, – объяснил солдат графу. – Мы сэкономим время и не подвергнемся опасности наткнуться на какую-нибудь полусотню. Постарайтесь не делать лишнего шума, потому что в зарослях могут оказаться быки, а они, скажу я вам, бывают очень опасны, когда их потревожат!
Идти вскоре стало очень трудно, особенно Мендосе, привыкшему ступать только по палубам да лазить на мачты.
В те времена на Сан-Доминго, как и на близкой Кубе или на Ямайке, росли леса, старые как мир; один слетевший лист в них ложился на другой, погребая под кучами мертвой листвы упавшие стволы и ветки. Так образовывался тот чудесный растительный перегной, который позднее так хорошо послужит предприимчивым плантаторам.
Тут и там тянулись ввысь хлопковые деревья вперемешку с гигантскими пальмами, а то и в тени их, удерживая неизвестно каким образом свои гигантские стволы, не имевшие иной поддержки, кроме маломощного – толщиной не более двух футов – пласта почвы, совершенно недостаточного для огромных корней.
Но больше всего было густых кустарников: настоящие заросли, словно специально созданные для засады и заставлявшие то и дело ворчать Мендосу, потому что кусты оказались превосходно вооруженными преострейшими шипами.
Гасконец, который не раз принимал участие в рейдах полусотен, к счастью, не колебался в выборе дороги, хотя под этими огромными зелеными сводами царила почти полная темнота.
– У меня в голове буссоль, – без конца повторял он, прорубая шпагой в кустах проход для графа.