Сын моего мужа
Шрифт:
— Нет.
Он с удивлением поднял на меня глаза, хмыкнул.
— Хотя нет, вряд ли, — взял меня за руку и потянул к зеркалу, висевшему на стене. — Ты, вообще, видела себя? Знаешь, почему я перестал выходить с тобой в люди? — Я нахмурилась, не понимая, что он имеет в виду, и тупо уставившись на своё отражение. — Нет, не знаешь? Ну так посмотри как следует на себя. — Олег резко отпустил мою руку так, что я чуть не упала, и вышел из кухни.
Я смотрела на себя и ничего не видела. Все расплывалось от слез, застилавших мои глаза. Невыносимо жгло внутри.
Я не понимала, где нахожусь, кто я и почему здесь, в этом месте. В ушах назойливо гудело, и только когда этот гул прервал хлопок двери, я, вздрогнув, очнулась. Я отскочила от зеркала, бросилась в прихожую, в которой ещё стоял запах мужа, такой родной, любимый. Олег ушёл? Поплелась обратно в кухню, где унылым напоминанием о происшедшем посередине стола возвышалась бутылка шампанского. Захотелось напиться. Раз мы с малышом никому не нужны, то какая теперь разница? Ненужным людям ничего не нужно, и их жизнь никому не нужна. Никчемная. Я хорошенько рассмотрела своё отражение — серая мышь. Короткая тупая стрижка, наскоро сварганенная моей подружкой, чересчур бледная кожа, слишком большой рот и серые, мышиного цвета, глаза. И впрямь — как можно меня такую любить?
Заметалась по кухне, выдвигая ящики трясущимися руками — искала открывалку для вина, пока до меня не дошло, что для шампанского она вовсе не нужна. Схватив полотенце, выдернула пробку и, запрокинув голову, припала к горлышку. Игристая пена лилась по лицу, стекала по шее, заливаясь за воротник блузки. Спазмы от едва сдерживаемых рыданий сжимали горло, не позволяя жидкости проникать внутрь. Мало, мало. Мне надо забыться. В уголке сознания мелькнула мысль о той бутылке коньяка, что я купила для Олега. Всегда ненавидела коньяк.
Рука сама потянулась к аптечке. Высыпала ее содержимое на столешницу и, смахнув разноцветные разнокалиберные таблетки в ладонь, закинула их в рот. Горькие, противные, но какая теперь разница? Это последнее, что я чувствую в этой жизни, в которой все оказалось гораздо горше и неприятней.
Глава 2
В ушах раздавался навязчивый звон. Неужели и правда существует жизнь после смерти? Мои губы дрогнули в попытке улыбнуться. Надо же — звон колоколов, ангелы, фанфары. Так хотелось взглянуть на все это райское великолепие, но веки почему-то были тяжёлые, словно что-то давило на них и не давало подняться. В голову пришли слова Вия из «Вечера на хуторе близ Диканьки», что окончательно рассмешило, и я хихикнула.
— Ей же не давали наркоз? — услышала я тихий и почему-то знакомый голос.
— Это иногда бывает. Действие различных токсинов на организм может привести к самым непредсказуемым реакциям.
Так, в чем дело? Где я?
Вторая попытка открыть глаза удалась, и от резкого, невероятно белого света всё тело пронизала острая боль.
— Тише, тише... — кто-то взял меня за руку. — Не
Казалось, прошла вечность, прежде чем я смогла сфокусировать взгляд. Теперь видела перед собой белую стену, а на ней часы, и секундную стрелку, неумолимо двигавшуюся по кругу. Тик-так, тик-так...
— Ми-ла... — кто-то настойчиво звал меня, повернув голову, я увидела сидевшую рядом Лизку. Это что значит, я не в раю? — Господи, наконец-то!
— Что случилось? — мой голос был хриплым, я откашлялась. — Где я?
— Очнулась, родненькая...
Я снова закрыла глаза, гадая, что же всё-таки произошло, и тотчас же волна воспоминаний затопила меня с головы до ног. Передо мной вдруг ясно встало лицо Олега, его жёстко сомкнутые губы, презрительная улыбка. Он уходит! Уходит от меня! Как же я перенесу это?!
— Не плачь, не плачь, моя хорошая. Все будет замечательно, — Лизка гладила меня по рукам.
Ничего хорошего уже никогда не будет. Мы с малышом не нужны ему. Моя рука скользнула вниз, на живот, где внутри зрел маленький комочек. Выдавив из себя улыбку, поглядела на подругу:
— У меня только одна радость, Лиз, я беременна. — Она моргнула, ничего не ответила. — Слышишь? У меня будет ребёнок! — Лизавета опустила глаза, взяла меня за руку. — Лиз! Мой малыш... — голос вдруг перешёл в хрип. Почему она ничего не отвечает, молчит? — Эй, ты слышишь меня?
— Мил, погоди, я сейчас позову врача.
Она резко вскочила со стула, метнулась к двери.
Нет! Не-е-ет! Этого не может быть! Мой малыш, моё счастье, моя оставшаяся радость...
Последующее я помнила с трудом. Не хотелось ничего слушать и слышать. Я бы заткнула уши, но руки были такими тяжелыми, словно к ним привязали пудовые гири.
— Дорогая, вам не нужно нервничать. Вполне возможно, у вас ещё будут дети. Мы сделали все возможное, чтобы спасти вас, а вот ребёнка, увы, спасти не удалось.
Я мотала головой по подушке, стискивая зубы от невыносимой боли. Да разве я просила спасать меня?
Лизка постоянно была около меня. Как только я открывала глаза, то видела ее, сидевшую на стуле возле моей койки. И вечером, и утром, хотя мне сложно было судить о времени суток. Все это было где-то там, в мире, который меня мало интересовал. Подруга кормила меня с ложечки едой, которая не имела ни вкуса, ни запаха. Я ела только потому, что она крепко держала мою голову и, стиснув одной рукой мой рот, закладывала в него пищу.
Время от времени приходили разные доктора, осматривали меня, задавали какие-то вопросы, на которые я путано что-то отвечала. Все, что я хотела — это чтобы меня оставили в покое. И даже Лизка, моя единственная подруга, начинала раздражать. Радовало, что она перестала разговаривать со мной отвратительным сюсюкающим голосом. С каждым днём она была со мной все строже и тверже и, наверное, это способствовало моему выздоровлению. Вот и сейчас Елизавета вошла твёрдой походкой в палату, стук каблуков, словно отбойные молотки, бил по ушам.