Сын на отца
Шрифт:
— Да, именно так, государь. Но выдран кнутом за казнокрадство, разжалован в прапорщики, и вместе со своей сестрой Матреной Балк, статс-дамой царицы, отправлен служить в Москву. Определен нести службу в Московский драгунский полк. Одним из младших офицеров эскадрона, но уже отправленный по команде в распоряжение своего зятя, генерал-поручика Федора Балка, начальствующего над гарнизоном. Велено установить над оными Монсами строгий догляд, и о том отправлять доклады в Петербург каждый месяц в Тайную Канцелярию.
— Так, понятно. Рано, рано — «папаша» мой не разобрался в ситуации, — Алексей
— Петрушка Толстой клеврет Алексашки Меншикова, а тот с царицей Катькой заедино, любовники бывшие, а то и настоящие. Вот и «отмазали» Монса от прелюбодейства, а обвинение в казнокрадстве сущие пустяки — все советники Петра воруют поголовно. Послужит в провинции пару лет, и царственный рогоносец возвернет его обратно, чтобы козлиные рожки превратились в раскидистые оленьи. Что может быть смешнее в жизни для грозного царя, что рубит головы направо и налево.
Царевич посмотрел на дьяка — Акулинин, хоть и спал немного с лица, но выглядел уже бодро, оправился. Да оно и понятно — за такую дерзкую хулу на государя казнь колесованием была бы верхом гуманизма, за одни слухи в «содомском грехе» царя-батюшки кожу живьем сдирали. А ведь дыма без огня не бывает — зело подозрительны были поцелуи Петра Алексеевича, даже Брежнев так Эриха Хонеккера не лобзал в уста сахарные.
— Подходы ищи к ним, слуг привлекай — это вербовкой называется. Что у тебя с офицерами гарнизонными, а також с солдатами?
— Есть крамольники, доносы на них поступили, и от сослуживцев, и от тех, кто слова поносные слышал. Вот списочки, государь, тут господа офицеры, а здесь солдатики.
— Просто замечательно, вполне, — Алексей не скрывал хорошего настроения, просматривая списки. Память у настоящего царевича была превосходной, за довольно короткий срок удалось восстановить пусть не основные знания — освоить немецкий язык и латынь, слова сами подбирались, и во фразы складывались вполне уверенно.
Дюжина фамилий была ему знакома — церковь уже поработала с данными кандидатурами и гарантировала их стойкую неприязнь к «родителю». И на тайну исповеди, если не отнеслась наплевательски, то вовсю ее использовала. Но то не грех — ведь царь их сам приводил пастырей к особой присяге, чтобы доносили на крамольников. Так что все это обернулось против самого Петра Алексеевича — многие священники испытывали к нему жуткое отвращение, причем с идеологическими мотивами.
«Перекрестная проверка проведена сразу же с двух направлений — за и против. Так что отдаю их в разработку «сибирякам» и Глебову — они смогут ее провести, к тому же дядька поможет. И солдат втянуть надобно — во время переворота они надежной опорой командирам будут, и своих сослуживцев в это дело вовлекут обязательно. А мы это дело непременно возглавим — только нужно поторопиться, ведь риск доноса с каждым днем возрастает по мере увеличения числа мятежников.
Акулинин молодец, работает уже не за страх, за совесть. Понимает хорошо, что я ему дать намного больше смогу за верную службу, чем он получит за предательство. Надо приободрить».
— Хорошо поработал… стольник.
Дьяк побагровел от оказанной ему немыслимой чести — столь весомая дворцовая должность давалась исключительно дворянам и жильцам
— Живот положу, государь!
В дверь постучали два раза, быстро, а затем еще дважды, через промежутки. Алексей посмотрел на дьяка, тот склонился в поклоне.
— Царевич, раскольников привели, это самые влиятельные из купцов, каких только смогли отыскать. Сейчас им сказали, кто будет говорить с ними — место надежное, там наши люди.
— Хорошо, пошли! Но говорить с ними буду наедине!
Алексей вышел в коридор, где располагались гостевые комнаты. Этот постоялый двор стал главным центром подготовки мятежа — слишком удобен, да и путей отхода из него множество. К тому же народец постоянно снует — в толпе затеряться можно, и кого угодно сюда наверх привести, во флигель — тут уже жили исключительно свои люди, хорошо подготовленные, силовики из состава «Альфы», как он их именовал про себя, отборные и лихой контингент. И никого из посторонних, даже служанок — ведь женщины по природе своей могут проболтать любую тайну.
— Здорово, степенные!
— Здравствуй и ты, государь-царевич!
Трое мужиков, бородатых и пожилых, одетых в неброскую, но отнюдь не дешевую одежду, поклонились ему в пояс, коснувшись рукой пола. И выпрямились, настороженно взирая ему в глаза.
— Давайте говорить откровенно, дабы время напрасно не тянуть — его и так мало. Да садитесь вы на лавку — дела лучше сидя обговаривать, а они у нас нешуточные могут быть.
Алексей первым уселся на лавку, напротив него медленно, настороженно смотря, расселись бородачи, которых здесь именовали «начетниками», «раскольниками» и «двоеперстцами», а в его время «староверами».
— Не желаю лютеранства и схизматиков, чью веру царь Петр воспринял. Сразу скажу — родитель мой настоящий двадцать лет подался за море, наукам учится, и сгинул в выгребной яме. Франц Лефорт подобрал похожего немчика и привез на Русь, и стали они порядки свои бесовские устанавливать. Бояре то что — лже-Дмитрию самозванцу служили их пращуры, вот и они покорно служат — на вотчины их никто не покушается. А тех, кто настоящего царя хорошо знал, казнили — помните, как стрельцов умучили?!
Староверы переглянулись между собой, удивления на лицах не было, словно про все ведали, и кивнули. Алексей продолжил говорить глухо, не торопясь, медленно выделяя слова:
— Матушку мою в монастырь заточили навечно — я ее недавно посетил. Она и сказала, что царя подменили, а потому ее и упрятали, чтобы тайну сию не выдала. Ведь жена хорошо знает своего мужа.
— Это так, царевич!
Ни капли удивления на бородатых лицах, полнейшее спокойствие, которое впору называть олимпийским.
— Я хочу престол отчий себе вернуть немедленно, Москвой овладев. Если вы мне поможете, то я дам вам то, чего ни дед мой, ни дядька, ни отец сделать не могли. Церковь сильна и гонения на вас требует продолжить, я же считаю, что вы, сторонники старой веры большую пользу принести можете, а потому укажу вам дорогу и дам в полное владение то, что вы ищите уже долгое время, мотаясь по Сибири.