Сын охотника на медведей
Шрифт:
– Да, – немного растерянно ответил Мартин.
– Тогда легко может статься, что по возвращении вы обнаружите его сожженным или, по меньшей мере, ограбленным.
– О последнем мы позаботимся.
Юноша достал кирку и быстро очертил ей на глиняном полу четырехугольник, после чего легко срыл глину. Оказалось, что там под хорошо утрамбованной глиной был скрыт деревянный подвальный люк, ведущий в достаточно просторное углубление, где можно было спрятать все, что они не брали с собой. Если потом снова хорошенько утоптать глину над запертым люком, ни один непосвященный не догадается о существовании этого укрытия. Даже если бы постройка сгорела, глиняный пол защитил бы вещи от порчи и гибели.
И все занялись тем, что содержимое хижины, которым они не могли воспользоваться в поездке, стали складывать в погреб. Так же они поступили и с медвежьими шкурами, среди которых одна сразу привлекала всеобщее внимание своими размерами и краг сотой. Едва Мартин заметил, что Джемми с нескрываемым восхищением впился в нее взглядом,
– Уберите ее! – произнес он. – Я не могу видеть этот мех! Он заставляет меня вспоминать самые ужасные часы моей жизни.
– Это звучит так, будто вы прожили уже целый век на этом свете или на вашу долю выпали тяжкие испытания, мой мальчик.
– Возможно, я и вправду пережил нечто такое, что и не с каждым траппером случится.
– Ого! А не задаетесь ли вы, мой мальчик?
Мартин бросил на Толстяка почти гневный взгляд.
– Полагаете, что с сыном Охотника на медведей не могло произойти ничего подобного?
– Спорить, конечно, не стану…
– Так скажу вам, что, будучи четырехлетним мальчишкой, я боролся с типом, носившим ту самую шубу, которой вы только что так сильно удивились.
– Четырехлетнее дитя с таким гризли? Я знаю, что дети Запада сделаны из другого теста, нежели те сынки, что в городах подкладывают грелки в ножки своих папаш. Встречал я тут как-то мальчишку, который в Нью-Йорке по возрасту был бы первоклашкой, но ружье знал как свои пять пальцев. Но, хм, гризли! Что же все-таки тогда произошло с медведем?
– Это случилось внизу, в горах Колорадо. Тогда у меня еще была мать и сестренка трех лет – на год младше меня, стало быть. Отец ушел, чтобы позаботиться о мясе, мать была во дворе и колола дрова для очага, ведь дело было зимой, а в горах в это время очень холодно. Я находился в комнате с маленькой Людди – мы были совсем одни. Она сидела между столом и дверью прямо на полу и играла с куклой, которую я выстругал из полена, я же стоял на столе, пытаясь большим деревянным ножом вырезать буквы «М» и «Л» на толстой балке, которая под нашей, как сейчас помню, остроконечной крышей вела от одной бревенчатой стены к другой. Это были начальные буквы имен: моего и Людди. Я по-мальчишески хотел увековечить их. Увлеченный этой кропотливой работой, я едва обратил внимание на громкий крик матери, раздавшийся снаружи. Он больше не повторялся, и я беззаботно продолжал потеть над своим делом. Потом я услышал, как дверь с шумом распахнулась, едва засов с нее не слетел. Я был уверен, что это мать так шумно вошла, потому что в руках несла дрова. И даже не обернулся, а только сказал: «Мам, это для Людди и меня. Потом очередь твоя и папы». Вместо ответа я услышал грозное рычание и обернулся. Должен заметить, господа, что время было не дневное, но снаружи лежал снег, а в очаге горел огонь, пламя которого освещало комнату. То, что я увидел в этом свете, было, конечно, ужасно. Прямо перед бедной Людди, от страха потерявшей дар речи, стоял гигантский серый медведь. С его короткой шерсти лохмами свисали ледышки, а из полураскрытой пасти шел пар. Онемевшая сестренка, словно моля о пощаде, вытянула вперед куклу, будто хотела сказать: «Возьми мою куклу, а меня не трогай, злой медведь!» Но гризли не знает сострадания. Ударом лапы он повалил Людди и затем раздавил ей головку своими стальными челюстями.
Мартин прервался… Никто не нарушил зловещей тишины, пока он сам не продолжил:
– Я тоже не мог пошевелиться от страха. Хотел позвать на помощь, но не мог издать ни звука. Судорожно сжимая в руке длинный деревянный нож, я хотел спрыгнуть со стола, чтобы бороться с медведем за жизнь сестры, но, увы, от страха буквально окаменел. Зверь двинулся на меня и поставил свои передние лапы на стол. Но слава Богу! В этот момент я смог снова двигать своими конечностями. Ужасное, смрадное дыхание медведя уже обожгло мне лицо, но у меня хватило сил, зажав нож зубами, ухватиться руками за балку и подтянуться наверх. Гризли тотчас рванулся следом, но опрокинул стол. В этом было мое спасение! Я закричал, но напрасно – мать не появилась, хотя мой голос должен был быть ей слышен: дверь оставалась по-прежнему открытой, и холодный воздух вихрем носился по помещению. Гризли вытянулся во весь свой рост, чтобы сбросить меня с балки. Вы видели его шкуру, а значит, должны мне поверить, если я скажу вам, что он совершенно спокойно мог бы достать меня передними лапами. Но у меня в руке был нож, и я крепко держался на балке, обхватив ее левой рукой, а правой стал колоть его ножом в растопыренные лапищи. Разве можно описать мои вопли и мой страх! Как долго я защищался – не знаю; в такой переделке и четверть часа кажутся вечностью. Наконец силы оставили меня, но обе передние лапы медведя были сильно исколоты и искромсаны, и тут я сквозь собственный крик услышал лай нашей собаки, которую отец взял с собой на охоту. Снаружи, перед хижиной, пес поднял такой яростный лай, который я никогда не назвал бы собачьим; тут же он ворвался внутрь и сразу же бросился на гигантского хищника. Любой из вас наблюдал, пожалуй, хоть раз, как охотничьи собаки набрасываются на медведя, а тот их шутя раскидывает. И вот один-единственный пес против огромного гризли, а рядом – никого, даже его хозяина, вооруженного ружьем и ножом! Такое надо видеть и слышать! Вы знаете, что одичавшие собаки в Штатах стали
– А ваш отец? – перебил его Дэви, который, как и другие, слушал этот рассказ, затаив дыхание. – Где собака – там неподалеку должен быть и человек.
– Разумеется. В тот момент, когда гризли снова поднялся под балкой, чтобы наконец схватить меня, и оказался спиной к двери, появился отец, бледный, как сама смерть. «Отец, помоги!»– выкрикнул я, пытаясь в очередной раз ударить медведя своим детским оружием. Отец не ответил – у него тоже дыхание сперло. Он вскинул заряженное ружье! Но тут же опустил его. Ствол дрожал в его руках. И тогда он отбросил ружье, выхватил нож – «боуи» и сзади прыгнул на гризли. Схватив хищника левой рукой за смерзшуюся шерсть, он сделал небольшой шаг в сторону и воткнул длинный клинок 48 по самую рукоять между известными двумя ребрами. И тотчас отскочил назад, чтобы не попасть под руку смертельно раненному зверю. Чудовище застыло и издало неописуемый рев или стон, судорожно забив в воздухе передними лапами, а потом вдруг рухнуло замертво. Как позже оказалось, клинок пронзил его сердце.
48
Длина лезвия у ножа – «боуи» колеблется от 22 до 37 см.
– Слава Богу! – перевел дух Толстяк. – Воистину помощь в последний миг. А ваша мать, мой юный сэр?
– Она… О, я больше никогда ее не видел.
Парень отвернулся, словно стыдясь чего-то, и быстрым движением руки смахнул с глаз слезинки.
– Не видели? Почему?
– Когда отец снимал меня с балки, он весь дрожал; я тоже трясся, как в лихорадке. Он спросил меня, где Людди, и я, громко разрыдавшись, рассказал ему, что произошло. Я ни разу ни до этого, ни после не видел у него такого лица, каким оно было тогда – серым, как камень. Он издал лишь один-единственный крик, но что это был за вопль! А потом замолчал, сел на скамью и обхватил голову руками. На мои слова он не отвечал, а когда я спросил его о матери, он лишь покачал головой, но когда я потом хотел было выйти, чтобы поискать ее, он так крепко схватил меня за руку, что я едва не вскрикнул от боли. «Стой! – приказал он мне. – Это не для тебя!» Потом он снова сел и сидел неподвижно, пока не погас огонь. Затем он запер меня и начал что-то делать за хижиной. Я пытался протиснуться между блоками, из которых был сложен дом, и, в конце концов, это удалось мне. Когда я выглянул, то увидел, что отец вырыл глубокую могилу – медведь, перед тем, как войти в дом, напал на маму и разорвал ее. Я так и не услышал, как отец молился за упокой ее души, и потому что он застал меня тогда у стены и позаботился о том, чтобы мне не удалось больше ничего увидеть.
– Ужасно! – Джемми отвернулся, тоже едва не прослезившись.
– Да, это в самом деле было ужасно! Отец долгое время болел, и ближайший наш сосед прислал человека, чтобы помочь нам и позаботиться обо мне. Потом, когда отец снова поправился, мы покинули то место и… стали охотниками на медведей! Стоит отцу узнать, что где-то поблизости появился медведь, он не найдет себе места, пока не застрелит его или не воткнет ему в сердце клинок. А я, теперь и я могу сказать, что сделал свое дело – я отомстил за мою маленькую Людди! Поначалу, когда я держал какого-нибудь медведя на мушке, у меня, конечно, екало сердце, но мой талисман бережет меня, так что перед гризли я чувствую себя не менее спокойно, чем перед енотом.
– Талисман? – уточнил Дэви. – Ба, вот те раз! Молодой человек, не верьте этой чепухе! Это же грех, вы нарушаете первую Божью заповедь!
– Нет, мой талисман вовсе не то, что вы думаете. Взгляните на него! Он висит там, под Библией.
Парень указал на стену, где на полочке лежала большая старинная Библия. Под полкой на деревянном гвоздике висел кусочек деревяшки в палец толщиной. Было ясно видно, что это нечто похожее на голову.
– Хм! – пробормотал Дэви, который, как и все янки, был несколько твердолоб. – Не хотел бы я все же, чтобы эта вещь была идолом.
– Нет, я не язычник, а добрый христианин. Вы видите здесь остатки деревянной куклы, которую я тогда вырезал сестре для игры. Я сохранил ее на память о том страшном моменте и вешаю талисман на шею всегда, когда должен сопровождать отца на медвежью охоту. Если мне кажется, что опасность слишком велика, я хватаюсь за куклу – и медведю конец! В этом можете не сомневаться!
Тут Джемми по-дружески опустил ему руку на плечо и заверил:
– Мартин, вы славный малый! Примите меня в свои друзья, и вы не пожалеете. Вы можете смело оказать мне такое же безграничное доверие, как безгранично мое брюхо. Я не подведу!