Сын полка
Шрифт:
– Да. Командир. А что?
– А вы над кем командир?
– Над батареей командир. Над солдатами своими командир. Над пушками своими.
– А над офицерами вы тоже командир?
– Смотря над какими. Над своими офицерами, например, тоже командир.
– А над капитанами вы тоже командир?
– Над капитанами я не командир.
Глубокое разочарование отразилось на лице мальчика.
– А я думал, вы и над капитанами командир!
– Для чего тебе это?
– Надо.
– Ну, всё-таки?
– Если вы над капитанами не командир, то и толковать нечего. Мне надо, дяденька, такого командира, чтобы он мог всем капитанам приказывать.
– А что надо всем капитанам приказывать? Это интересно.
– Всем капитанам не надо приказывать. Одному только надо.
– Кому же именно?
– Енакиеву, капитану.
– Как, как ты сказал?! – воскликнул капитан Енакиев.
– Енакиеву.
– Гм… Что же это за капитан такой?
– Он, дяденька, над разведчиками командует. Он у них самый старший. Что он им велит, то они всё исполняют.
– Над какими разведчиками?
– Известно, над какими: над артиллерийскими. Которые немецкие огневые точки засекают. Ух, дяденька, и сердитый же их капитан! Прямо беда.
– А ты видел когда-нибудь этого сердитого капитана?
– То-то и беда, что не видел.
– А он тебя видел?
– И он меня не видел. Он только приказал меня в тыл отвезти и коменданту сдать.
Офицер прищурился и с любопытством посмотрел на мальчика:
– Постой. Погоди… Звать-то тебя как?
– Меня-то? Ваня.
– Просто – Ваня? – улыбнулся офицер.
– Ваня Солнцев, – поправился мальчик.
– Пастушок?
– Верно! – с изумлением воскликнул Ваня. – Меня разведчики пастушком прозвали. А вы почём знаете?
– Я, брат, всё знаю, что у капитана Енакиева в батарее делается. А скажи-ка мне, друг любезный, каким это манером ты здесь очутился, если капитан Енакиев приказал отвезти тебя в тыл?
В глазах мальчика мигнули синие озорные искры, но он тотчас опустил ресницы.
– А я убежал, – скромно сказал он, стараясь всем своим видом изобразить смущение.
– Ах, вот как! Как же ты убежал?
– Взял да и убежал.
– Так сразу взял да сразу и убежал?
– Нет, не сразу, – сказал Ваня и почесал нога об ногу, – я два раза от него убегал. Сначала я убежал, да он меня нашёл. А уж потом я так убежал, что он меня уж и не нашёл.
– Кто это «он»?
– Дяденька Биденко. Ефрейтор. Разведчик ихний. Может, знаете?
– Слыхал, слыхал, – хмурясь ещё сильнее, сказал Енакиев. – Только что-то мне не верится, чтобы ты убежал от Биденко. Не такой он человек. По-моему, голубь, ты что-то сочиняешь. А?
– Никак нет, – сказал Ваня, вытягиваясь. – Ничего не сочиняю. Истинная правда.
– Слыхал, Соболев? – обратился капитан к своему коневоду, который с живейшим интересом слушал разговор своего командира с мальчишкой.
– Так точно, слыхал.
– И что же ты скажешь? Может это быть, чтобы мальчик убежал от Биденко?
– Да никогда в жизни! – с широкой, блаженной улыбкой воскликнул Соболев. – От Биденко ни один взрослый не убежит, а не то что этот пистолет. Это он, товарищ капитан, извините за такое выражение, просто мало-мало заливает.
Ваня даже побледнел от обиды.
– С места не сойти! – твёрдо сказал он и метнул на коневода взгляд, полный холодного презрения и достоинства.
Потом, весь вспыхнув и залившись румянцем, он стал быстро-быстро, пятое через десятое, рассказывать, как он обхитрил старого разведчика.
Когда он дошёл до места с верёвкой, капитан не стал более сдерживаться. Он смахнул перчаткой слёзы, выступившие на глазах, и захохотал таким громким, басистым смехом, что лошади навострили уши и стали тревожно подтанцовывать. А Соболев, не смея в присутствии своего командира смеяться слишком громко – это было не положено, – только крутил головой и прыскал в кулак и всё время повторял:
– Ай, Биденко! Ай, знаменитый разведчик! Ай, профессор!
Когда же Ваня стал рассказывать о встрече с военным мальчиком, капитан Енакиев вдруг помрачнел, задумался, стал грустным.
– Они меня, говорит, за своего сына приняли, – возбуждённо рассказывал Ваня про военного мальчика, – я у них теперь, говорит, сын полка. Я, говорит, с ними один раз даже в рейд ходил, на тачанке сидел вместе со станковым пулемётом. Потому что я своим, говорит, показался. А ты своим, говорит, верно, не показался. Вот они тебя и отослали.
Тут Ваня крупно глотнул воздух и жалобно посмотрел в глаза капитану своими наивными прелестными глазами:
– Только он это врёт, дяденька, что будто я своим не показался. Я-то своим показался. Верно говорю. Они меня жалели. Да только они ничего поделать не могли против капитана Енакиева.
– Что ж, выходит дело, что ты всем «показался», только одному капитану Енакиеву «не показался»?
– Да, дяденька, – сказал Ваня, виновато мигая ресницами. – Всем показался, а капитану не показался. А он меня даже ни разу и не видел. Разве это можно судить человека, не видавши? Кабы он меня разок посмотрел, может быть, я бы ему тоже показался. Верно, дяденька?
– Ты так думаешь? – сказал капитан, усмехнувшись. – Ну, да ладно. Поглядим.
Он решительно поставил ногу в стремя и сел на лошадь.
– В ночное с ребятами ездил? – строго спросил он, улыбаясь глазами и разбирая поводья.
– Как не ездил! Ездил, дяденька.
– На лошади удержишься?… А ну-ка, Соболев, бери его к себе.
И не успел Ваня моргнуть, как сильные руки коневода подхватили его с земли и посадили впереди себя на лошади.
– К разведчикам! – скомандовал капитан Енакиев, и они помчались галопом.