Сын Розовой Медведицы
Шрифт:
— Есть тут один медвежатник, — сказал он, — по имени Кара-Мерген. Человек отчаянной смелости. Лучше его никто гор не знает. Надо будет разыскать. Правда, не уверен, поведет ли он вас в долину Черной Смерти, но, может быть, и поведет, если посулить хорошее вознаграждение. Я сегодня же попытаюсь навести справки, где он. Удивляюсь, почему Ибрай не сказал о нем. Хотя, ясно почему. Тоже боится недовольных Советской властью приверженцев ислама. Ничего, все образуется…
Шел уже четвертый день пребывания в Кошпале. Федор Борисович с учителем ушли к Ибраю — насчет лошадей. Дина и Скочинский занимались кухонными делами. Должны были прийти гости.
Дина, сидя у палатки, перебирала в вещмешке банки, пакеты, парусиновые мешочки с крупами. Она сама укладывала все это в рюкзак, сама теперь и разбиралась — что где. С женской предусмотрительностью ею же самой было закуплено все необходимое — вплоть до перца и лаврового листа. Когда ходили покупать, Скочинский только хмыкал, считая, что Дина слишком уж уделяет внимание всяким мелочам, без которых всегда можно обойтись, но она была другого мнения и заставляла его раскошеливаться. Теперь, как видно, ей хотелось доказать, что права была она, а не он.
Еще утром Ибрай принес в дар седло барашка, и Дина смело взялась приготовить плов. На перекладине висел чуть приконченный казан, купленный в Талды-Кургане. Федор Борисович заверил тогда, что в походной жизни нет ничего удобней, чем литой чугунный казанок. И вот теперь из него запахло мясом и пряностями.
Пока варилось мясо, Дина, сидя на старом пенечке, перебирала рис. Ее голые руки, успевшие схватить солнца, были розовыми. Она то и дело смахивала падавшую на глаза волнистую прядку волос, поглядывала на Скочинского, которого заставила помельче нарубить сухих веток. Раздевшись до пояса и блестя потной спиной, он неумело тяпал по сучьям, заставляя их разлетаться в разные стороны. Но бодрости своей не терял, как всегда полушутя-полусерьезно философствовал:
— Вот Дина — историк, я — географ, а наш уважаемый Федор Борисович — ученый-биолог. Что общего? А все втроем, объединив знания, мы будем делать одно дело. Вел-ликолепно! И я сейчас только открыл, как это важно!..
— Это же самое я уже где-то читала, — рассмеялась Дина.
— Поразительно! Что же именно?
— Что с одной стороны семейство историков, с другой — семейство натуралистов делали свое дело в одиночку, не зная и не слыша друг о друге, как вдруг оказывается, что они трудились над одной и той же задачей.
— Хм, — глубокомысленно изрек Скочинский, — мои мысли.
— Представьте себе, — прыснула Дина, — их высказывали задолго до вас.
Скочинский воткнул топор в твердую древесину карагача и расшаркался.
— Вы несерьезны. — Дина поднялась с пенечка, пошла к ключу мыть рис.
Скочинский проследил за ней взглядом. Вспомнил, как ему здорово досталось от Федора Борисовича за то, что он так неожиданно для него все перевернул по-своему. Усмехнулся. Ничего, ничего. Дело сделано. Люди порой бывают страшно слепы в самых простейших вещах.
Дина помыла рис, откинула за спину косу, легко, пружинисто поднялась и, держа перед собой алюминиевую чашку, со дна которой падали большие капли, прищурилась.
— Николай, скажите честно, вы думали сейчас обо мне?
Скочинский улыбнулся.
— Говорите, что думали? Я это чувствовала.
— Ну, предположим, подумал, что мы очень хорошо сделали, что взяли вас с собой.
— А еще о чем?
— Больше ни о чем, уверяю. — Он снова напустил на себя полушутливый-полусерьезный тон: — О взаимной симпатии людей, как стимуле будущей пользы…
Она махнула рукой, видимо поняв, что он снова отделается шутками и ничего существенного не скажет. Подошла к котлу, сняла с него деревянную крышку, понюхала пар и всыпала рис.
— Ваша уверенность в поварском деле, — все тем же шутливым тоном сказал Скочинский, — вселяет в меня надежду, что вы, перед тем, как сюда ехать, специально прошли кулинарные курсы.
— Нет, не проходила. И вообще не была уверена, что вы меня возьмете. Николай, скажите, что обо мне думает Федор Борисович? Только серьезно.
— Это для вас очень важно?
— Конечно. А вам разве не важно знать, что думают о вас люди? Я, например, все время испытываю перед ним угрызение совести. Вы же ему просто меня навязали. Я это поняла.
— Неправда. Все уже было решено. Он умеет уважать в человеке настойчивость и достоинство.
— Вот как!
Дина разгребла под казанком угли, оставила жара столько, чтобы не пригорел рис. Затем оструганной палочкой проделала в горке риса, уже взявшегося влагой, дырочку и снова захлопнула крышку. Вокруг было тихо, солнечно, ярко от зелени. Разогревшиеся от солнечного тепла, бесновались над лужайкой мухи и бабочки.
— Что же вы замолчали? — спросил Скочинский.
Дина присела неподалеку от слабо чадившего костра и задумчиво уставилась на фиолетовые языки приглушенного пламени. Потом ресницы ее дрогнули, и она решительно повернулась к нему лицом.
— Обещайте, что это останется между нами.
— Обещаю, — сказал он.
— Относительно своей пользы в экспедиции я говорить не хочу. Это покажет будущее, — заговорила она медленно. — Скажу только, что совсем не случайно я попросилась к вам. Моя подруга училась на факультете биологии. Она слушала лекции Федора Борисовича и однажды подала мне мысль прийти к ним в аудиторию и послушать его. Первая же лекция меня захватила настолько, что я была сама не своя. Преподаватели у нас замечательные, но такой дар, такое умение держать всю аудиторию в напряжении два часа я действительно встретила впервые. Он умел так преображаться, что его трудно было узнать. Все сидели словно загипнотизированные. Потом уж меня никто не приглашал, я ходила сама. Да и не только, оказывается, я. Его ходили послушать многие. Меня же он просто покорил. Я уже раскаивалась, что пошла на исторический. И все думала, какой из него будет большой ученый и какое счастье было бы работать вместе с ним. Вот с чего все это началось. Теперь вы понимаете, почему я оказалась такой настойчивой?
— Понимаю, — улыбнулся Скочинский.
7
Федор Борисович вернулся к обеду и привел обещанных гостей.
Пришли Ибрай с сыном и учитель Сорокин.
Ильберс, сын Ибрая, был рослым тринадцатилетним парнишкой, действительно большеголовым, как говорил отец. Прямой внимательный взгляд был умным, мальчишка, видно, рос сообразительным.
— Будем знакомиться? — спросила Дина.
— Будем, — ответил он смело, протягивая темную сухощавую руку. — Меня зовут Ильберс.