Сын рыбака
Шрифт:
Старый Клява часто ездил в волостное правление, и не было дня, чтобы он оставался трезвым. Да и не он один, большая часть чешуян старалась вовсю, чтобы местные винные запасы иссякли как можно скорее. С нетерпением ждали прибытия эстонского парусника с дешевым спиртом или появления в водах залива моторных лодок данцигских контрабандистов, — тогда водка обойдется вполовину дешевле, можно будет оставить кое-что про запас и на воскресенье, чтобы не бегать в местечко к аптекарю Вимбе, отпускающему спирт для лечебных целей.
В то время как мужчины тратили деньги на водку, женщины спешили приобрести новые платья, туфли и шляпки.
Клявиене ездила в Ригу по нескольку раз в неделю и каждый раз возвращалась с какой-нибудь обновой для Лидии. Купленный зимой джемпер уже вышел из моды, и Лидия носила его только дома. Таким же устаревшим оказалось синее крепдешиновое платье: столичные дамы стали носить платья длиннее и с воланами. Почти каждый день Оскар видел на сестре что-нибудь новое: то светло-желтую трикотажную блузку, то красивую косынку, то модные чулки. Кошелек с деньгами находился у матери, и никто не спрашивал, куда она их тратит. Любопытство отца удовлетворялось бутылкой очищенной, а об Оскаре никто не беспокоился.
Еще перед троицей он заикнулся было о новом костюме, но мать тут же напомнила ему, что Лидии предстоит конфирмация. Неужели он допустит, чтобы она в этот день была одета кое-как, людям на посмешище?
Точно так же действовали и остальные женщины. С незапамятных времен, в силу какой-то непреложной традиции, держалась эта власть хозяйки над членами семьи. Не родился еще мужчина, который бы осмелился взять ее под сомнение или повести борьбу с этими своеобразными пережитками матриархата. А если бы такой появился, ему все равно пришлось бы уйти отсюда, среди местных девушек он не нашел бы себе жены. Покорно, без всякого недовольства, шли отцы и сыновья на тяжелую работу, в то время как их жены наряжались и наряжали дочерей, непрерывно соревнуясь в этом с соседками. Если Осиене купит своей Вильме новое платье, то Клявиене обязательно приобретет для Лидии такое же, только из лучшего материала; если мадам Бангер появлялась в церкви в новой шляпке, то мамаше Лиепниек ее шелковый головной платок сразу же начинал казаться старомодным.
Это было беспечное племя, жившее по евангельскому завету — без забот о завтрашнем дне.
Во всем поселке, может быть, лишь один человек думал иначе, но он не смел высказать своих мыслей — ведь они были направлены против существующих порядков.
5
Низальщицы в рыбокоптильне подбирали последние сотни салаки. Лидия в этот день управлялась в коптильном отделении одна, отец был занят дележкой, а мать возилась по хозяйству.
Оскар прошелся мимо низальщиц и поздоровался с ними. Зента на его приветствие не ответила. После конфирмации они еще ни разу не встретились.
Оскар дошел до ворот и остановился. Вскоре женщины стали расходиться по домам. Он взял старый кол и принялся вбивать его в землю. Удивительно, как медленно входил он в мягкий грунт, а раньше Оскар вогнал бы его несколькими ударами. Пока он занимался им, низальщицы одна за другой прошли мимо. Осталась только Зента, она уходила последней. Теперь кол был вбит и закреплен как следует. Оскар попробовал его качнуть, но он стоял крепко.
Он вытер лоб, хотя на нем не выступило ни капли пота, и обернулся к Зенте.
— Зента? А я думал, ты уже ушла.
— Тебе, конечно, очень хотелось, чтобы меня здесь уже не было! — заносчиво ответила она, собираясь пройти в ворота. Оскар загородил ей дорогу. Сейчас он напоминал ей сказочного великана, которого нельзя ни обойти, ни объехать.
— Ты, наверно, думаешь, что я нарочно не пришел в тот вечер? — прямо сказал он.
Зента покраснела и отвернулась.
— Мне-то какое дело — нарочно там или ненарочно. Если человек хочет, то приходит, чтобы у него ни случилось, а кому все равно…
Она остановилась в двух шагах от Оскара, дожидаясь, когда он освободит ей дорогу. Сумерки сгущались все больше. Никто здесь не мог их заметить, на улице ни души не было.
— Пусти, мне надо идти, — сказала она наконец.
— Ты ведь не сердишься на меня? — спросил Оскар. — Если бы ты знала, как было дело…
— Ну, отговорок у тебя всегда хватало!
— Разве что-нибудь такое уже случалось? — спросил Оскар. — Когда я тебе врал?
В его голосе зазвучала горечь, и Зента удивленно взглянула на него.
— Я не говорю, что врал. Но как ты думаешь, приятно мне было попусту ждать целый вечер?
Голос ее дрожал.
Оскар сейчас же дал ей дорогу и вышел за нею на улицу. Зента шла с сосредоточенным видом, крепко сжав губы. Она ничего не спрашивала, а на вопросы Оскара отвечала только пожиманием плеч.
«Хочет показать, что сердится», — подумал Оскар.
Пройдя немного, Зента остановилась и подала ему руку.
— Дальше не провожай меня. Матери уж бог знает что наболтали; если увидит, опять будет длинная проповедь…
Оскар даже не удивился тому, что она стала вдруг скрывать знакомство с ним и ему нельзя больше провожать девушку до ворот, тогда как несколько дней тому назад в доме Залитов его ждали в гости. Он пожал маленькую загрубевшую от работы ручку Зенты и посмотрел ей вслед.
У ворот Осисов стоял какой-то человек. Зента остановилась, человек подал ей руку, и они пошли дальше. Это был Роберт.
«Вот оно что, девчонка… — покачал головой Оскар. — Вот почему ты не желаешь, чтобы другие нас видели вместе. Да ты не так уж глупа».
Оживленные голоса приближались к нему из сумерек. Он повернулся и зашагал обратно. Но домой он не пошел, хотя было уже поздно и за всю неделю ему еще ни разу не пришлось выспаться как следует. Осаждаемый тревожными думами, бродил Оскар по дюнам у моря, пытаясь осмыслить свое положение. Была когда-то возле него Анита, потом появилась Зента — и между ними неизменно вставал Роберт, а недоумевающий Оскар отдавался течению событий.
Мелкие волны с шумом набегали на берег, в сумраке еле заметно мерцала пена, а дальше грозно темнел морской простор. По временам вспыхивали огни Даугавгривского маяка, на фарватере гудел плавучий буй. Вдоль реки над заливными лугами подымался легкий туман и белыми волнами перекатывался через кусты и тихие заводи.