Сын счастья
Шрифт:
— Если бы речь шла только о половицах…
— Если речь идет обо мне, я считаю, что вылизывать половицы следует тебе, — процедила она сквозь зубы.
И исчезла, прежде чем он успел опомниться.
Ночью Андерсу снилось, что русский в тяжелых сапогах ходит по коридору и собирает все, что имеет отношение к Дине. Поднятые вверх уголки губ, которые так красиво изгибаются при улыбке. Завитки волос. Груди.
Русский запихивал частицы Дины в свой саквояж и тащил их за собой. Даже во сне Андерс жалел, что русский уже мертв,
Он проснулся оттого, что юго-западный ветер стучал в окна. Полежал, чувствуя усталость во всем теле, — так всегда бывало после возвращения с Лофотенов. Потом вспомнил: он дома! Вспомнил вчерашний вечер.
Что бы с ним ни случалось, Андерс каждый день встречал с надеждой. И дневной свет играл тут не последнюю роль.
Андерс съездил на шхуну за счетами и накладными. Потом подкараулил, когда Дина пошла в контору. Документы он нес в клеенчатом портфеле под мышкой, чтобы приказчик в лавке и горстка покупателей, подпиравших там стены, видели, что он идет по делу.
Дина подняла голову, когда он открыл дверь.
— Андерс! — воскликнула она.
На всякий случай он закрыл дверь. Готовый к буре и к чему угодно.
— Хочешь прямо сегодня заняться делами? — спросила она.
— Да. Пусть это будет уже позади. Может, мы хоть из-за этого не поссоримся.
— А разве мы поссорились?
— По-моему, да.
— Из-за чего же?
— Не могли решить, кому из нас, тебе или мне, наводить чистоту после Лео.
Он видел, как ее глаза сузились и руки схватили лежавшие на столе бумаги. Поэтому быстро продолжал:
— Я понял, что сделать это следует мне! И если ты не против, я сразу же приступлю к делу. Дина Грёнэльв, согласна ли ты выйти за меня замуж?
Она вскочила, точно солдат, услыхавший команду.
— Да! — выдохнула она почти сердито.
Андерс не знал, куда вдруг пропали его руки. А найдя их, сделал то, чего еще накануне ни за что не позволил бы себе. Он подошел к шкафу, где у Дины хранились рюмки и ром, которым обмывались сделки, и протянул ей пустую рюмку:
— Держи!
У обоих слегка дрожали руки. Андерс налил всклень, ром побежал у нее по пальцам. Он наклонился и слизнул его.
Дина не шелохнулась. Время остановилось. Раньше он не позволил бы себе ничего подобного.
— Я сразу же и начну, — проговорил он, не отнимая губ от ее руки. — Должен же я наконец выпить тот ром, который ты обещала мне еще перед поездкой на Лофотены!
— Если мы будем так пить ром, то скоро разоримся, — заметила Дина.
— Значит, разоримся! — согласился он.
Андерс распрямился и встретился с ней глазами, увидел ее губы. Но не коснулся ее. Они долго смотрели друг на друга. Потом Дина начала смеяться, и по лицу у нее потекли слезы.
В лавке слышали, как они смеются над счетами. Сперва послышался низкий смех Дины, потом раскатистый хохот Андерса. Видно, прибыль пришлась по душе им обоим.
ГЛАВА 7
Весть о том, что Дина выходит замуж за Андерса, успокоила людей. Всех, только не Олине.
— Что знаю, то знаю. И никого это не касается, — твердила она, делая вид, что давно все знала. Но если говорить правду, она даже не подозревала о намечавшемся событии. Его не предвещали ни ночные хождения, ни переглядывания, ни мимолетные ласки. Известие о Динином замужестве Олине восприняла как измену. И еще не созрела для прощения.
Возможность вернуть себе утраченный авторитет предоставилась ей, когда Tea сообщила, что молодые будут спать не в зале, а во второй по величине комнате, в которой спал Юхан, когда последний раз жил дома.
Сперва Олине сокрушалась из-за несообразительности моряков: неужели не ясно, что кровать с пологом в ту комнату просто не поместится?
Но Андерс объяснил ей, что со следующим пароходом из Трондхейма прибудет новая кровать. Не такая большая. Олине хотела возразить, но промолчала. Этот человек просто издевается над ней! Заказана новая кровать! А ей даже не сказали, что надо шить новые простыни и пододеяльники! Порядочные люди так не поступают!
Андерс выразил сожаление — он не знал, что все это так важно. Он в таких делах не разбирается.
— Но она-то должна разбираться! Мужчине простительно и не сообразить, что к чему. Теперь-то ты понимаешь?
— Не сердись, Олине! Всегда можно найти какой-нибудь выход, — добродушно сказал Андерс.
— Я сама поговорю с ней об этом. Нужно безотлагательно пригласить белошвейку!
— Но ведь в доме полно белья! Неужели нельзя…
— Боже милостивый! Мы как-никак готовим постель для новобрачных, а не койки для твоих матросов! Ясно? И пробст должен сперва сделать оглашение. Неужели ты совсем ничего не понимаешь?
Прелюдия семейной жизни Андерса и Дины не имела свидетелей.
Однажды вечером, когда все уже улеглись и в доме воцарилась тишина, Дина пригласила Андерса к себе в залу. Андерс сидел и с просветленным лицом слушал Мендельсона.
Комната слушала виолончель с задернутыми портьерами. Андерс сидел в простенке между окнами на кончике стула.
Сквозь густые светлые ресницы он смотрел, как руки Дины летают по струнам. Водят смычком. Пальцы левой руки, точно маленькие зверьки, сновали по грифу, а потом, дрожа, замирали на месте. Чтобы вскоре снова совершить прыжок на свободу. Выражение ее лица тронуло Андерса. Он был очарован и не мог противиться этому чувству, хотя ничего не понимал в музыке.
При виде Дины, которая, откинув голову, ловила ритм и потом передавала его инструменту, в нем всколыхнулась прежняя тоска. Лицо ее сияло, губы шевелились, словно с них срывался короткий, сдавленный стон.
Но вот Дина опустила руку со смычком к полу, и портьеры с пологом поглотили последние звуки. Наклонившись вперед, она как будто чего-то ждала.
Наконец, не глядя на Андерса, она отставила виолончель.
— Слушать музыку — это как утешение, — тихо произнес он. И тут же пожалел о своих словах. Они прозвучали так, словно он обращался к чужому человеку, который развлекал его из вежливости.