Сын шевалье
Шрифт:
— Так… А что он? Погиб?
— Нет, сударыня, — жив.
— Вот как! — рассеянно произнесла Леонора. — Но мне говорили — колодец глубокий, кто упадет — разобьется насмерть.
— Так и есть, сударыня, но на дне оказалась куча сухой листвы и веток, — они смягчили удар. Порядочный человек, может, и свернул бы себе шею, но этого негодяя всего лишь оглушило.
— И не ранило?
— Почти что нет — только разбил голову о камень. В тюрьме он опомнился. Должно быть, очень удивился, когда пришел в себя и увидел, что жив и находится за четырьмя крепкими стенами.
— Вы все сделали так, как я сказала?
Шпион расхохотался страшным смехом:
— Черт возьми, сударыня, неужели же нет? Видно, он потому и не сдох на месте, прямо в колодце, что сам счел для себя такую смерть слишком уж легкой! У него отобрали все — даже шпоры; он никак теперь не может покончить с собой и избежать уготованной ему казни.
— Значит, так тому и быть, — равнодушно произнесла Леонора. — Расскажите все подробно.
Сен-Жюльен во всех деталях рассказал, как поймал Жеана Храброго; Леонора внимательно слушала. По окончании доклада она поблагодарила своего агента и отпустила со словами:
— Теперь можете исполнять распоряжения монсеньора насчет молодых людей. Ступайте, господин де Сен-Жюльен, — я вами довольна.
Сен-Жюльен не позволил себе улыбнуться, потому что Леонора говорила слишком твердо и сурово. Он только низко поклонился и вышел.
Стояли сумерки — ни день, ни ночь; самое неприятное время. Сен-Жюльен повернул направо на улицу Сент-Оноре. Шел он неспешно, не таясь, погруженный в приятные, должно быть, мечты; с губ его не сходила радостная улыбка.
Негодяй подсчитывал, сколько пистолей принесет ему это грязное дело вдобавок к тем деньгам, что он беззастенчиво прикарманил из доверенных ему Леонорой и Кончини. В приятных мечтах двурушник уже видел себя богачом…
Когда он повернул на Орлеанскую улицу, чья-то рука легла ему на плечо. Сен-Жюльен подобрался, как хищный зверь, схватился за шпагу и резко отскочил в сторону…
Властный голос спросил его:
— Ну, что у тебя, Сен-Жюльен?
Это был не кто иной, как Кончини.
Сен-Жюльен горящим взором уставился в лицо хозяина, пытаясь угадать его мысли. Кончини был спокоен, улыбался, только немного удивился странному поведению молодого человека. Тот, успокоившись, машинально утер пот со лба:
— Простите, монсеньор. Я шел, задумавшись, и не мог ожидать…
— Черт возьми, дорогой мой! — засмеялся Кончини. — Закаляйте нервы! Нельзя быть таким пугливым — кто-нибудь скажет, что у вас совесть нечиста!
Сен-Жюльен неприметно оглянулся и вновь посмотрел прямо в глаза Кончини. Тот смеялся от всей души — ну конечно же, он просто пошутил! Он явно был в духе… Сен-Жюльен, окончательно успокоившись, тоже засмеялся, хотя и немного принужденно:
— Но, монсеньор, разве можно в такой час без предупреждения хватать людей за руку?
— К черту, к черту! Ты прав, я повел себя как мальчишка.
Последние подозрения Сен-Жюльена рассеялись при этом простодушном ответе.
«Нет, — подумал шпион Леоноры, — он ничего не знает. Да и откуда ему знать? Хитрее госпожи Кончини в целом свете не сыщешь; она всегда все предусмотрит. Ну, а я и вправду должен следить за собой, чтобы самому себя не выдать по глупости. «
— Я иду в Лувр, — все так же любезно сказал Кончини. — Пойдем вместе?
— Как прикажете, монсеньор!
Сен-Жюльену все равно некуда было деваться, так как Кончини панибратски взял его под руку и повел за собой.
— А по дороге, — говорил он, — расскажешь, как ты приготовил завтрашнее, дельце. Имей в виду: я больше терпеть не в силах. Завтра непременно — слышишь? непременно! — бандит и его девчонка должны быть в моих руках.
— Не тревожьтесь, монсеньор, — все будет в порядке. Осмелюсь заметить вам: если бы вы сами не велели подождать, я бы давно все сделал.
— Ах, черт! Опять твоя правда! А я и позабыл от нетерпения…
Сен-Жюльен еле сдержал улыбку. Он был совершенно спокоен: все идет хорошо.
— Монсеньор, — сказал он, — я уже приступил к делу. Два его приятеля, что сторожили дом, находятся в моих руках. Мы отпустим их завтра вечером, когда все будет уже кончено.
— Их, кажется, было трое? — словно невзначай спросил Кончини.
— Точно так, монсеньор, но дежурили только двое — один отдыхал. Мне, во-первых, показалось неосторожным являться к нему домой. Во-вторых, если Жеан Храбрый не встретит хотя бы одного из своих друзей, он отправится их спасать — и начинай все сначала.
— И опять ты правильно рассудил, — кивнул Кончини.
Он отпустил руку Сен-Жюльена, достал из бархатного чехольчика маленький кинжал и стал машинально чистить им ногти.
— Я нанял дюжину головорезов, — продолжал весело рассказывать Сен-Жюльен. — Мы врываемся в дом и хватаем девицу; ваши люди везут ее туда, куда вам будет угодно. Мы же остаемся в засаде. Когда бандит явится, мы приставляем служанке нож к горлу и заставляв ее впустить его, как ни в чем не бывало. А сами у порога протягиваем веревку; он падает, и мы его вяжем…
За таким разговором они неприметно дошли до улицы Сен-Тома, что находилась неподалеку от городского вала. Можно было идти по ней дальше — она вела к галерее Лувра, почти к самой калитке, а можно было свернуть налево, на улицу Бове, и подойти к дворцу сзади.
Кончини повернул налево. Не было ничего удивительного в том, что он направляется в Лувр таким путем, поэтому Сен-Жюльен нимало не насторожился.
Они остановились в глухом безлюдном месте на задворках Лувра. Тут Сен-Жюльену впору было бы заподозрить неладное. Но Кончини так улыбался, был так дружелюбен, так ласков! Как было не поверить в его искренность?