Сын шевалье
Шрифт:
Хрупкие девушки, увидев все это, застыли от ужаса и еще теснее прижались друг к другу; словно две горлинки в клетке. Перетта пыталась закрыть собою Бертиль…
Байи не кланяясь, как подобает важной персоне, громком голосом заученно объявил:
— Именем госпожи и святой матери нашей Мари де Бовилье, аббатисы Монмартрской, вы арестованы!
Затем он дотронулся до обеих девушек жезлом в знак того, что арест состоялся, и с тем же важным видом обернулся к стражникам:
— Уведите преступниц.
И четыре стражника мгновенно окружили двух юных арестанток.
Бертиль, как вы заметили, была не обделена энергией и смелостью. Она ласково отстранила руку Перетты, высоко подняла голову и заявила:
— Вы арестовываете меня именем госпожи аббатисы? Но какое право на это есть у аббатисы? Имейте в виду, сударь: вы посягаете на свободу знатной особы, ничуть не менее знатной чем та, именем которой вы прикрываетесь. Полиция госпожи аббатисы — не указ мне; я повинуюсь одному королю и буду ему жаловаться.
Ничуть не смутившись, все с той же неизменной спесью и самоуверенностью байи отвечал:
— Вы можете принести свою жалобу на суде. Теперь же вам придется следовать за мной в тюрьму госпожи аббатисы.
— А если я не пойду?
— В таком случае, — строго сказал байи, — вы будете сами виновны в том, что мне придется применить силу. Заметьте к тому же, что вы отягчаете свою вину неповиновением власти.
Почтенный байи ни на миг не усомнился в своем праве… Бертиль поняла: сопротивляться бесполезно.
— Хорошо, — сказала она. — Уступая силе, я последую за вами, милостивый государь. Но знайте: я непременно буду жаловаться нашему королю.
Байи пожал плечами: жалуйтесь сколько угодно. Он исполнял полученный приказ, и больше его ничего не касалось.
Бертиль с Переттой надели плащи, опустили капюшоны и, взявшись за руки, подошли к дверям, окруженные стражами.
Дверь была распахнута; Мартина шаталась от ужаса; ее держали под руки два головореза Сен-Жюльена. Байи важно и строго приказал:
— Служанку отпустите, и чтоб она ни-ни!
Что «ни-ни»? Байи не сказал, а Мартина сочла за благо не задавать вопросов. Подгоняемая страхом, она помчалась в дом и только тогда вздохнула свободно, когда двери были заперты на все замки и запоры.
…Неподалеку от Монмартрских ворот шагал по улице какой-то человек и беззаботно глазел по сторонам. Это был Каркань. Ему стало скучно одному; вот он и решил навестить своих приятелей на дежурстве. Был у него при этом и свой интерес: Каркань сгорал от страсти и тешился надеждой взглянуть на симпатичное личико Перетты…
Ни о чем не подозревая, он посмотрел на стражу, которая вела двух арестанток, и отметил про себя:
— Полиция аббатисы.
И Каркань, и приятели его отлично знали форму всех полиций Парижа — со всеми у них были когда-то неприятности. Раньше Каркань немедленно бы дал деру, едва завидев любую полицейскую кокарду. Но теперь-то он, черт побери, порядочный человек! Что ему на них не посмотреть? Чего бояться? Итак, он остановился и стал глядеть на проходящих стражников, радуясь и немного удивляясь, что на сей раз они ведут не его.
Вдруг одна из арестанток приподняла капюшон и пристально посмотрела на Карканя. Тот так и подскочил:
— Проклятье! Это же Перетта! И барышня! Куда же смотрели Гренгай с Эскаргасом? И что скажет Жеан?
Но все эти мысли молниеносно испарились. В силе своей Каркань был уверен. Он сжал кулаки и бросил быстрый взгляд на проходивших мимо него с каменными лицами стражников:
— Всего шестеро? Чего там — справлюсь!
Но вслед за тем наш храбрец заметил Сен-Жюльена, шедшего чуть поодаль, и десяток его головорезов. Несмотря на равнодушный вид, было ясно, что они, так сказать, сторожат стражу.
Каркань, вообще-то говоря, не отличался избытком ума, но бывают решительные обстоятельства, когда самый тупой человек становится сообразителен и предприимчив. Увидев Сен-Жюльена и его людей, Каркань сразу понял, что они здесь делают.
— Э, нет! — прошептал он. — Шестеро еще куда ни шло, но. семнадцать человек — это, как сказал бы Эскаргас, очень даже слишком! Кое-кого я, конечно, уложу, но в конце концов меня все равно поймают. А на свободе я могу и пригодиться — и даже наверняка пригожусь. Но где все-таки Гренгай с Эскаргасом? Не убили ли их часом? Ох, дьявольщина! Если так — то не знаю, что и делать. А впрочем…
Подумав так, Каркань убрал обратно в ножны свою уже наполовину обнаженную рапиру и пригнулся пониже, чтобы никто не обратил на него внимания. Ему повезло: два отряда прошли мимо. Тогда он пустился за ними следом.
На улице Омри байи, стража и две девушки завернули в тупичок, а Сен-Жюльен с подручными занял позицию на углу, загородив этот тупичок.
Парижские тюрьмы Каркань знал не хуже, чем полицейские кокарды. Едва стража повернула на улицу Омри, как он все понял и шепнул про себя:
— «Дамский Башмак»!
Так прозвали тюрьму Фор-о-Дам.
И Каркань притаился в сторонке.
Через несколько минут байи со стражниками вышли из тюрьмы и побрели потихоньку назад на Монмартр. Сен-Жюльен достал из-под плаща довольно толстый кошелек и кинул своим разбойникам. Те, в один миг поделив деньги, разбежались кто куда. Их дело было сделано.
Сен-Жюльен подождал, пока все они скроются из виду, зашел в тупичок и постучал в дверь тюрьмы. Отворилось окошко; оттуда показалась чья-то отталкивающая физиономия. Сен-Жюльен предъявил привратнику какую-то бумагу, и дверь тотчас отворилась. Он вошел внутрь.