Сын соперника
Шрифт:
Дождавшись, пока Намойя поест, Квенион собрала посуду и поставила ее на поднос, чтобы отнести в кухню.
Кевлерен придержал девушку за запястье.
– Ты не должна бояться завтрашнего дня, – мягко сказал он. – Никто из нас не в силах изменить то, что готовит судьба. Не забывай, что ты – Избранная.
Квенион вспыхнула от счастья. Пусть по-своему, но Намойя напоминал ей, что она любима и уважаема.
– Я никогда этого не забуду, ваше высочество, – ответила девушка.
Кевлерен не убрал ладонь сразу, и Квенион почувствовала себя крайне неловко в согнутом положении с подносом в руке. Она заметила, как принц
В ту ночь, засыпая, она подумала: а есть ли на свете что-то более чистое, чем любовь?..
Тысяцкий Велан Лаймок прежде бывал в море, но ни разу путешествие не продолжалось столь длительное время.
Долгое пребывание на корабле повлекло за собой трудности, о которых он даже и не подозревал. Это, например, касалось поддержания личной гигиены и попыток хоть как-то уединиться среди огромного количества дурно пахнущих матросов. Лаймок никогда не помышлял о карьере на флоте, не понимая его традиций и заносчивого поведения моряков по отношению к сухопутным, коим он сам являлся. Являясь до невыносимости честным человеком, несостоявшийся губернатор Геймвальда признался себе, что ему больше нравилось выказывать снобизм самому, чем терпеть его от других. Этот порок был свойствен людям его типа – то есть тем, кто работал, сражался или учился ради того, чтобы подняться из безызвестности.
В Ривальде, равно как и в Хамилае, армия была самым быстрым, но не самым безопасным способом продвижения по карьерной лестнице – от самых низов до высшего общества. Оказавшись на вершине, новички яростно защищали свои интересы и привилегии. Как ни крути, снобизм и любовь к традициям только ради самих традиций – отличительные черты выскочек…
Продвижение Велана вверх было плавным, но стоило немало. Он дважды получал ранения в столкновениях с хамилайскими войсками на границе; тяжким грузом давила на плечи вина по поводу оставленной в бедности семье. Лаймок всегда ненавидел быть среди изгоев и предпринимал всяческие попытки проникнуть в круг богатых и могущественных. Теперь, будучи тысяцким и новым членом республиканского Комитета безопасности, он вдруг обнаружил, что есть еще круги внутри кругов. Велан почувствовал себя еще большим аутсайдером, чем раньше.
А теперь вдобавок ко всему он оказался еще и изгоем на маленькой, обшитой деревом планете, которая не давала поблажек никому. Такое Лаймок не хотел бы пережить еще раз, однако знал, что придется, если он когда-либо вернется обратно в Беферен. Подобная мысль сделала его мрачнее туч, которые бросились за ними вдогонку, как только корабль отчалил, и сопровождали на всем пути через Бушующее море. Лишь в последние несколько дней выглянуло солнце, и заметно потеплело. Однако это привело к тому, что вонь на борту лишь усилилась.
В принципе Велану следовало находиться на квартердеке, появись у него желание подняться наверх. Оттуда можно было наблюдать за дельфинами, игравшими в волнах. Другим преимуществом являлась возможность подышать свежим воздухом, еще не испоганенным запахом немытых матросских тел и двух коз, занявших местечко между носовой палубой и квартердеком.
Лаймок обнаружил, что его легко гипнотизируют игра солнечного света в морской воде и повторяющийся узор волн. Поднимавшийся ветер разносил по кораблю аромат моря. В такие моменты Велан был готов променять службу в армии на флотскую работу, но случались подобные секунды крайне редко.
В конце концов Лаймок оставлял подобные мечты, понимая, что никогда не станет моряком. Было что-то неуловимо прекрасное в том, что ты солдат, чувствуешь под ногами твердую землю, которая ежесекундно не проваливается в тартарары, и вообще не рискуешь утонуть во время самой незначительной бури… В первую же ночь на корабле один из лейтенантов с нескрываемым наслаждением рассказал Велану историю о фрегате, построенном из слишком молодого корабельного леса и попросту сгнившем через пару лет службы. Однажды, стоя у берега, всего за несколько мгновений судно развалилось и затонуло: ни одному моряку не удалось спастись. Или морячке, добавил лейтенант. Раз корабль находился у берега, женщин на нем было как крыс.
Капитан Ровард, мрачный и сплошь покрытый морщинами человек, выразил свое неудовольствие подобным уточнением. Лейтенанту пришлось заткнуться. Но прежде он успел до смерти напугать Велана. Лаймок уже дважды просыпался в холодном поту: ему снилось, что легкие наполнились водой.
На исходе предыдущего дня тысяцкий услышал, что неподалеку были замечены береговые птицы. Их крылья отражали последние лучи заходящего солнца. Это явилось лучшей новостью, которую он когда-либо слышал в своей жизни.
На следующий день с утра пораньше одетый в парадную форму член Комитета безопасности уже стоял на палубе и вглядывался вдаль, надеясь увидеть хоть какой-то намек на близость Сайенны. К своему удивлению, он заметил город прямо перед собой.
На секунду Лаймоку показалось, что это прекрасный сон. Неожиданно испугавшись, он вспомнил, что прибыл сюда, чтобы поговорить с последним из ривальдийских Кевлеренов. Первым заданием было сообщить Намойе, что вся его семья погибла: отец, мать, братья и сестры. Все, что связывало Кевлерена со старой жизнью, осталось в прошлом. Лаймок подумал о том, как примет эту новость принц. Впрочем, кто может знать, как отреагирует Кевлерен? Кто вообще мог что-либо точно сказать об этой ужасной семье?..
Матросы суетились на палубе, уменьшая площадь паруса, подбирая и стягивая его нижнюю часть, стараясь как можно лучше использовать ветер, чтобы обогнуть мели и зайти в бухту.
У Велана промелькнула странная мысль по поводу того, что он видит Беферен в раннее, счастливое время. Сайенна располагалась вокруг залива примерно так же, только немного более организованно. Дома тоже оказались невысокими и вытянутыми, в ривальдийском стиле. Но здесь все выглядело белее, солнечнее, новее. Стены зданий заросли мхом не так сильно, как в Беферене.
В мундире Лаймок чувствовал себя крайне неуютно, так как солнце уже начало припекать.
У города оказался только один большой причал с пристроенными к нему двумя меньшими по размеру торговыми доками. Причал так глубоко врезался в залив, что судну, на котором плыл тысяцкий, не пришлось бросать якорь в середине бухты, чтобы экипаж добирался до берега на шлюпках.
На берегу Лаймок заметил людей, большинство из которых были заняты перетаскиванием грузов, но один человек стоял, не шевелясь, с высоко поднятой головой, несгибаемо, как…