Сын света (другой перевод)
Шрифт:
— Разве вы не помолвлены с моим братом?
— Разве царский сын прислушивается к досужим сплетням? Я люблю, кого сама пожелаю, и я не люблю твоего брата; я хочу тебя, здесь и сейчас.
— Царский сын… Неужели меня еще считают таковым?
— Люби меня.
В одном порыве они развязали набедренные повязки друг друга.
— Я поклоняюсь красоте, Рамзес; а ты — само воплощение красоты.
Руки царевича стали ласкать юное тело, не давая ни капли инициативы женщине; он хотел отдать себя, ничего не беря взамен, передать любовнице огонь, завладевший всем его существом.
Она была девственна, как и он; в нежности ночи они подарили себя друг другу, опьяняемые желанием, которое, не отпуская их, беспрестанно возвращалось с новой силой.
7
Неспящий проголодался.
Шершавым языком золотисто-желтый пес стал решительно лизать лицо своему хозяину, который слишком заспался. Рамзес внезапно проснулся, но все еще пребывал в своем сне, сжимая в объятиях податливое тело женщины с грудями крепкими, как сладкие яблоки, губами нежными, как сахарный тростник, ногами проворными, как плющ.
Сон… Нет, это был не сон! Она была наяву, настоящая, ее звали красавица Исет, она отдалась ему и открыла ему тайники настоящего удовольствия.
Неспящий, безразличный к воспоминаниям хозяина, несколько раз безнадежно гавкнул. Рамзес понял, наконец, что ждать больше нельзя, и отвел его в кухни дворца, где пса накормили. Когда миска была пуста, царевич повел его на прогулку к конюшням.
Здесь находились отличные лошади, за которыми постоянно и тщательно ухаживали. Неспящий сторонился этих четвероногих на длинных лапах, от которых порой не знаешь, чего ждать; весьма осторожно он семенил за своим хозяином.
Конюхи подтрунивали над новичком, который с большим трудом тащил корзину, наполненную лошадиным навозом. Один из них подставил страдальцу подножку, и тот растянулся: содержимое корзины вывалилось горой перед его носом.
— Собирай, — приказал палач лет пятидесяти, с широким лицом.
Несчастный обернулся, и Рамзес узнал его.
— Амени!
Царевич подскочил, оттолкнул конюха и поднял своего друга, дрожа всем телом.
— Почему ты здесь?
В замешательстве юноша пробормотал нечто неразборчивое. Чья-то тяжелая рука легла на плечо Рамзеса.
— Послушай, ты… Ты кто такой, чтобы нам мешать?
Ударом локтя в грудь Рамзес отбросил любопытного, который свалился на землю. Взбешенный своим смешным положением, сжав губы в кривой гримасе, он крикнул своим приятелям:
— Мы вас научим, как надо себя вести, молокососы…
Золотисто-желтый пес рявкнул, оскалившись.
— Беги, — приказал Рамзес Амени.
Несчастный писец был не в состоянии двинуться с места.
Один против шести, Рамзес не имел никакой возможности увести отсюда Амени, и пока конюхи тоже были в этом уверены, у Рамзеса оставался крохотный шанс выбраться из этого осиного гнезда. Самый здоровый бросился на него, однако его кулак впился в пустоту, и, не успев понять, что с ним происходит, нападавший взлетел на воздух и
Рамзес не пожалел, что был прилежным и внимательным учеником в школе борьбы; рассчитывая лишь на грубую силу и желая сразу одержать верх над противником, эти люди не умели сражаться. Неспящий, укусив за икры четвертого и ловко увернувшись, чтобы не получить пинок под пузо, участвовал в схватке. Амени стоял закрыв глаза, по лицу его текли слезы.
Конюхи скучились, не зная, что предпринять; только человек знатного рода мог знать такие приемы.
— Откуда ты?
— Не страшно вам, вшестером против одного?
Один из них, взбешенный, выхватил нож, ухмыляясь.
— У тебя смазливое личико, но несчастный случай может подпортить тебе фасад.
Рамзесу никогда еще не приходилось драться с вооруженным противником.
— Несчастный случай при свидетелях… И даже малый согласится с нами, чтобы спасти свою шкуру.
Царевич не спускал глаз с короткого лезвия ножа; конюх вызывающе кромсал воздух, чтобы испугать юношу. Рамзес не двигался с места, следя за нападавшим, метавшимся вокруг него; пес хотел было ринуться на защиту своего хозяина.
— Лежать, Неспящий!
— Да, тебе дорог этот жалкий пес… Он такой уродливый, что не должен был и появляться на свет.
— Одолей сперва того, кто сильнее тебя.
— Не слишком ли ты задаешься?
Лезвие скользнуло по щеке Рамзеса; ударом ноги по кулаку он попытался выбить нож у конюха, но лишь слегка коснулся его.
— А ты упрямый… Но что ты можешь, один?
Остальные тоже достали ножи.
Рамзес нисколько не испугался; внутри него поднималась сила, доселе ему незнакомая, гнев против несправедливости и подлости.
Прежде чем противники успели сплотиться, он толкнул двоих из них и опрокинул навзничь, ловко увернувшись от лезвий, ищущих расправы.
— Стойте, парни! — крикнул один из конюхов.
На пороге конюшен только что появились носилки с седоком. Пышность данного сооружения без лишних слов свидетельствовала о высоком положении того, кто находился внутри; откинувшись на высокую спинку кресла, поставив ноги на табурет, руки положив на подлокотники, важный сановник, лицо которого защищал солнечный зонт, медленно промокал себе лоб надушенной салфеткой. На вид лет двадцати, с круглым лицом, напоминавшим своим овалом полную луну, вздутыми щеками, маленькими карими глазками и толстыми губами чревоугодника, знатный вельможа, довольно упитанный и не терпящий никаких физических упражнений, тяжелой ношей давил на плечи двенадцати носильщиков, хорошо вознаграждаемых за свою расторопность.
Конюхи расступились. Рамзес оказался прямо перед вновь прибывшим, в то время как пес лизал ногу Амени, вместо того чтобы его подбодрить.
— Рамзес! Опять ты на конюшне… Нет, решительно, скоты — лучшая компания для тебя.
— Что нужно моему брату Шенару в столь дурно пахнущем месте?
— Я наблюдаю, как просил меня о том фараон; будущий правитель должен быть в курсе всего, что происходит в его владениях.
— Само небо тебя послало.
— Ты думаешь?