Сын света (другой перевод)
Шрифт:
Более шестисот человек были выделены, чтобы доставить бирюзу, камень небесной Хатхор, которая избрала себе это воплощение в самом сердце засушливой и пустынной земли.
Сама дорога была нетрудной: хорошо проложенная, поддерживаемая в прекрасном состоянии, снабженная укреплениями и колодцами на всем протяжении, она пересекала враждебные края, где высились желтые и красные горы; обманчивые горные расстояния сбивали с пути новичков, некоторые были напуганы до смерти, опасаясь появления злых духов, стремящихся заполучить их душу. Однако присутствие Сети и уверенность
Рамзес с нетерпением ожидал тяжелых испытаний, которые помогли бы ему показать отцу, на что способен его сын, поэтому его нетрудные обязанности не могли не огорчать его. Под его началом оказалось три десятка пехотинцев. Все были наслышаны о его способностях стрелка из лука и о том, как он усмирил взбесившегося скакуна, все они полагали, что служба под его началом и им поможет продвинуться.
По требованию Рамзеса Амени пришлось отказаться от участия в походе; с одной стороны, его слабое здоровье не допускало физического переутомления, с другой — он только что обнаружил в мусорной яме, находящейся к северу от той самой мастерской, кусок известняка с обрывком весьма странной надписи. Пока еще рано было утверждать, что речь шла о правильном следе, однако юный писарь горел желанием продолжить поиски. Рамзес умолял его быть осторожным; Амени обещал повсюду брать с собой Неспящего и, в случае надобности, прибегнуть к помощи Сетау, который процветал благодаря продаже змеиного яда ученым жрецам в храмах, а также очищая богатые дома от непрошенных ползучих гостей.
Царевич все время был начеку. Ему, который так любил пустыню, который чуть не потерял там свою жизнь, вовсе не нравились эти пески Синая: слишком много молчаливых скал, тревожных теней, хаоса во всем. Не полагаясь на утверждения Бакена, Рамзес опасался нападения бедуинов. Естественно, принимая во внимание численное превосходство египтян, они не стали бы атаковать в лоб; однако они вполне могли взять отставший обоз или, что еще хуже, проникнуть в лагерь во время ночной стоянки. Преисполненный беспокойства царевич усилил меры предосторожности, без конца раздавая различные указания. После небольшого пререкания с Бакеном Рамзес был уверен, что тот станет осуществлять контроль над безопасностью, учтя замечания царевича.
Как-то вечером Рамзес, оставив арьергард, пошел в начало колонны, проходя бивуак за бивуаком, чтобы достать немного вина для своих людей, которых начальство не больно жаловало; ему сказали обратиться к ответственному, который расположился в палатке. Рамзес поднял край навеса, нагнулся и застыл, увидев человека, сидящего как писарь, склонившись над картой, которую рассматривал при свете лампы.
— Моис! Что ты здесь делаешь?
— Приказ фараона. Мне поручили вести управление и составить более точную карту местности.
— А мне — командовать арьергардом.
— Я не знал, что ты здесь… Кажется, Бакен не выносит никаких упоминаний о тебе.
— Мы понемногу начинаем договариваться.
— Давай выйдем отсюда, здесь слишком тесно.
Оба юноши были почти одинакового сложения; их атлетические фигуры и естественная мощь делали их немного старше своего возраста. Оба они казались взрослыми, юношеского почти не осталось.
— Это оказалось приятным сюрпризом, — признался Моис. — Я уже начал скучать в гареме, а тут вдруг приходит это назначение. Если бы не этот глоток свежего воздуха, я бы там совсем зачах.
— Разве Мер-Ур не замечательное место?
— Не для меня; девицы уже стали меня раздражать, мастера трясутся за свои секреты, да и пост управляющего мне не подходит.
— И что ты выиграл от этой перемены?
— Спрашиваешь! Я обожаю это место, эти неприступные горы, этот пейзаж, лишенный всякой жизни; здесь я чувствую себя как нельзя лучше.
— А огонь, который сжигает тебя, поутих?
— Да, он не такой беспощадный. Исцеление кроется за этими раскаленными скалами, в этих загадочных расселинах.
— Я в этом не уверен.
— Разве ты не слышишь голос, который доносится из пустыни?
— Скорее, я чувствую опасность.
Моис вспыхнул.
— Опасность? Ты заговорил, как военный!
— Ты, интендант, совсем забыл про арьергард; моим людям не хватает вина.
Еврей рассмеялся.
— Да, я и правда отвечаю за это; ничто не должно умалять их бдительности.
— Немного живительной влаги поднимет им настроение.
— Вот и наше первое разногласие, — заметил Моис. — Кто должен уступить?
— Ни один, ни другой; значение имеет лишь благополучие всего отряда.
— Ты пытаешься убежать от самого себя, замыкаясь исключительно на своих обязанностях, которые тебе навязывают извне.
— Неужели ты полагаешь, что я столь ничтожен?
Моис посмотрел Рамзесу прямо в глаза.
— Ты получишь вино, немного; однако тебе придется научиться любить горы Синая.
— Здесь — уже не земля Египта.
— Я не египтянин.
— Нет, египтянин.
— Ты ошибаешься.
— Ты родился в Египте, ты вырос и выучился там, и именно в Египте — твое будущее.
— Это слова египтянина, но не еврея; мои предки не те же самые, что у тебя. Может быть, они и жили здесь… Я чувствую, что они ступали по этой земле, они познали здесь надежду и неудачу.
— Можно подумать, Синай вскружил тебе голову.
— Тебе не понять.
— Неужели я лишился твоего доверия?
— Конечно, нет.
— Я люблю Египет больше, чем себя самого, Моис. Нет для меня ничего более ценного, чем родная земля. Если ты думаешь, что обрел свою, я могу понять твои чувства.
Еврей сел на уступ скалы.
— Родина… Нет, эта пустыня не может быть родиной. Я люблю Египет так же, как ты, я ценю ту радость, которую он мне дарит, но я чувствую, что меня зовет другая земля.
— И первая же земля, которую ты открыл, потрясла тебя.
— Ты в чем-то прав.
— Вместе мы пройдем тысячи пустынь, и ты вернешься в Египет, потому что только там сияет истинный свет.
— Как ты можешь быть столь уверенным в себе?
— Просто в арьергарде у меня совсем нет времени размышлять о будущем.