Сын воды. В стране райской птицы. Амок
Шрифт:
— Смерть Мукку! Уничтожим их! — раздавались голоса.
— Братья! — старался Саку перекричать толпу. — Вы ошибаетесь! Великий дух не помогает там, где творят убийство…
Но люди уже не слушали его. Радость перехлестывала через край, народ кричал, шумел, как расходившееся море.
Между тем подошли музыканты и танцоры, и все внимание обратилось на них.
Саку сел и горько усмехнулся.
«Несчастные, темные люди, — думал он, — только одно у них на уме: как бы убить своего врага. Нелегко будет внушить им, что самое главное — спасти свои души. Но с божьей помощью я исполню свой долг».
На средину вышли четверо танцоров. Спрятанные до колен под пальмовыми листьями, они походили на обыкновенные копны сена, только что у каждой была пара ног. Но самым главным в их наряде были огромные, внушающие ужас маски — пестро размалеванные, с пучками перьев на высоких шишаках.
Заиграла «музыка». Один дул в двухметровую бамбуковую дудку, которая ревела и завывала так, словно сто папуасских псов начали свой концерт. Другой свистел в пустой кокосовый орех, в котором были просверлены две дырки. Третий играл на маленькой свистульке, а четвертый колотил в барабан. Был тут и более деликатный инструмент, нечто вроде трещетки: множество ракушек тоненькими веревочками были привязаны к палке; музыкант размахивал этим кнутом, и ракушки щелкали и трещали.
Под эту музыку танцоры топтались на месте, наклоняя туловище в разные стороны. Но люди смотрели на них с молчаливым вниманием, потому что перед ними были не просто танцоры, а души умерших предков. После этого понятно, почему на Новой Гвинее такие танцоры считаются таинственными, высшими существами.
После официального и серьезного танца началась «самодеятельность»: кто во что горазд. До позднего вечера плясали и веселились эти дети природы.
Саку, как почетному гостю, было отведено место для ночлега в ум-камале. Все давно уснули, а он стоял на коленях и горячо молился, выпрашивая у бога помощи в святом и благом деле — очищении душ своих братьев. Над головой у него скалили зубы человеческие черепа, а напротив, в углу, стояла деревянная статуя — тэлум.
V
Религиозные дискуссии. — Пленение мистера Брука. — Нож Саку. — Мапу хочет воспользоваться христианством. — Спасение Брука. — Белые чинят расправу
Тревожные слухи беспокоили людей Какаду.
Говорили, что белые на какой-то большой и очень трескучей лодке забрались так далеко в глубь острова, как до сих пор никогда не забирались. Говорили даже, будто огромная и тоже трескучая птица пролетела над соседней деревней.
Может быть, это те самые белые летают? Тогда все пропало.
Говорили еще, что на острове появился какой-то невиданный зверь, большущий — больше самого большого кенгуру. Этот зверь очень быстро бегает и на нем… на нем будто бы сидит человек! Это было пострашнее любой трескучей птицы.
И вдобавок ко всему проклятые Мукку зашевелились.
Недавно они захватили двоих Какаду. Одного съели, а другому как-то посчастливилось удрать.
А посланцев с «громом» все нет и нет.
Нужно заметить, что Мукку был тот самый род, откуда происходили Саку с матерью. Сейчас ему были одинаковы и те и другие, и боялся он только одного: как бы они снова не перегрызлись. Но от него ожидали не этого, а помощи против Мукку.
Мапу перестал уже дожидаться посланцев. Все надежды он возложил теперь на Саку.
— Скоро мы подготовимся и нападем на Мукку, — говорил он миссионеру. — А ты пока молись своему богу, чтобы он размягчил их сердца.
Саку тем временем проповедовал христианство.
— Самый тяжкий грех перед великим духом, — внушал он, — это убийство. Разве вы не хотите, чтобы никто никого не убивал, чтобы все любили друг друга как братья, чтобы никто вам не угрожал смертью?
— Конечно, хотим, — отвечало сразу несколько человек.
— Ну так зачем же вам убивать, проливать кровь? И если кто-нибудь обидит вас, стерпите, как велит Христос.
— А вот недавно Мукку съели одного из наших, — сказал молодой папуас. — Если мы будем терпеть и сидеть сложа руки, они нас всех поедят.
И все начиналось сызнова… Мапу он говорил:
— Ты не понял меня. Ты думаешь, что бог может стать на чью-нибудь одну сторону, думаешь, он поможет одним убивать других? Нет, перед ним все равны. И если я тебе сказал, что мы должны просить бога, чтобы он смягчил сердца людей, так это относится ко всем: и к Мукку, и к Какаду.
Мапу подумал-подумал и сказал:
— Ну ладно, молись и за тех и за других, лишь бы только бог помог.
Мапу смекнул, что в таком случае он ничего не потеряет: пусть только Мукку покорятся, он завладеет ими и с мягким сердцем.
Вдруг загремел барабан. Что-то случилось…
Народ засуетился.
— Мукку идут! — послышались голоса. Мужчины схватились за оружие, а женщины с детьми бросились спасаться в лес.
Нужно сказать, что в лесу у папуасов обычно бывают запасные жилища, построенные высоко на деревьях, на тот случай, если придется искать спасения от врагов. Там у них сложены запасы пищи и оружия, например камней, чтобы не подпустить врага к дереву.
Но на этот раз тревога была напрасной: по деревне вели связанного белого человека.
Окруженный густой толпой, приближался он к ум-камалю, а по бокам гордо шагали двое посланцев, которых Мапу давно еще отправил к белым за «громом». Когда они подошли совсем близко, Саку едва удержался, чтобы не крикнуть: белый был мистер Брук!
Был он без шапки, лицо окровавлено, одежда изорвана. Глаза горели страхом и злобой.
Его подвели и толкнули к ум-камалю. Папуасы рассматривали незнакомого человека, словно диковинного зверя, некоторые даже ощупывали его и говорили:
— Отменное будет жаркое!
И Брук, кажется, догадывался, что означает это ощупывание и эти слова…
Собрался совет. Посланцы рассказывали свою историю.
— Мы дали им золото и птиц. Просили гром. Они нам дали огненной воды. Больше мы ничего не помним. Очнулись одни в лесу. У нас осталось только вот это.
И один из них показал бутылку с отбитым горлышком. Папуасы принялись рассматривать ее, передавать из рук в руки, нюхать. Было отмечено, что концы очень острые. Эта штуковина может пригодиться в хозяйстве. Она одна, пожалуй, стоит того золота, от которого нет никакой пользы.