Сын вождя
Шрифт:
Кадан приподнял одну бровь. Он догадывался, о чем могла говорить Сигрун, но не спешил отвечать. В многих землях, куда добралось учение нового бога, о старой магии следовало молчать.
— С чего это ты взяла?
— Все говорят, — Сигрун смотрела с насмешкой. А подумав, добавила: — Говорят, ты пел колдовские песни, и галлы бросались в бой как безумные, оборачиваясь бешеными лисами.
— А если и так… Разве ты не такая же, как я?
Сигрун прищурилась.
— Трудно сказать.
Она поднялась и снова принялась что-то помешивать в котле.
— Мы,
Тролли и эльфы властвуют в диких горах и лесах. Есть и другие духи — у каждого дерева, у каждого камня, у каждого протока. И если кто хочет обратиться к духам — просит женщину-колдунью начертать руны, а то и провести темный обряд. Сейд. Мужчины сами боятся рун… Считают, что магия рун для них постыдна… Но к колдуньям приходят конунги и даже боги. На это у них нет стыда.
Иное дело гальдр. Эту магию творят скальды своими песнями, и слово их тоже сильно.
Но есть и другие колдуны, зовут их саамы. Саамы ведают сейд хорошо, как никто другой. Они живут в тайной своей стране Бьярмин — далеко на севере отсюда. Даже воды, окружающие их, пронизывает колдовство. Так и называется их залив — Гандвик, Воды Волшебства. В бою саамов не победить, а ведут их дружины оборотни.
— Неужто же никто из северян не творит такую магию, как они? — Кадан прищурил глаза.
— Наши колдуньи напевают свои заклятья по ночам, — спокойно продолжала Сигрун, делая вид, что не расслышала вопрос. — Они собирают травы в священных местах и хранят знание рун, не доступное другим.
— Магия рун может защитить от беды?
— Руну можно вырезать на любом предмете: кинжале или браслете. Заклятье вступит в силу, как только вещь попадет в руки к тому, для кого оно создано. Но руны не помогут наслать ненастье или отвести глаза. Только сейд. Говорят, что саамы даже могут покидать тело и принимать облик животных.
— А ты? Когда-нибудь пела сейд? И разве ты не сказала, что эта магия — зло?
— Зло? Магия не бывает доброй и злой. Все зависит от того, для чего мы применяем ее. Так, если сейд применят против крушения драккара, отравления, для защиты человека или выздоровления от недуга, он станет добром. Если же гальдр совершат, чтобы навредить ненавистнику, убить, то за свои заговоры придется ответить на тинге.
— Но Гальдр не доступен мне, — закончила она, — а в рунах я кое-что понимаю — так же, как в варении зелий и
Сигрун закончила отирать рану смоченным в отваре лоскутом, наложила сверху повязку и, разгладив ее рукой, сказала:
— А теперь тебе нужно спать.
— Сколько я буду здесь?
— Пока твой хозяин не придет за тобой.
Северяне разбирались в науке трав и отваров и умели врачевать. Болезнь они, конечно, считали наказанием богов, но и справляться с ранами умели хорошо.
В доме, куда направился Льеф, было семеро тяжело раненых. Сигрун перевязывала их. На земляном полу горел огонь, и травница грела на нем воду для промывки ран. Льеф сел у дверей и стал ждать. Люди, которые ухаживали за ранеными, входили и выходили.
Наконец, девушка заметила его.
— А… вот и ты пришел.
— Ждала? — спросил Льеф.
— А то, — она кивнула головой на стоявшую у окна лежанку, — расскажи Руну, как я хорошо тебе помогла.
— Обязательно, — Льеф поднялся и пересел на топчан, который указала Сигрун.
Галл лежал, закрыв глаза. Его длинные волосы разметались по покрывалу, напоминая собой лучи светила, пылавшего в полуденном небе.
— Его зовут Кадан, — шепнула Сигрун, заметив какой нежностью наполнился взгляд воина, — и он в самом деле околдовал тебя
— Ну и что? — бросил Льеф, не глядя на лекарку.
— Ничего, — Сигрун повела плечом и вернулась к своим делам.
А Льеф все сидел и смотрел, пытаясь понять, в чем же тайная магия лица раненого юноши, и зачем он притащил сюда, на север, этого раба. Галл был слаб, от него не будет проку в доме. Будь он хотя бы женщиной — тогда Льеф бы лучше себя понимал.
Но Кадан был мужчиной, и что с него может быть толку, Льеф не знал.
Кадан открыл глаза — ясные и голубые, как у самых красивых из северян. В зрачках его таился страх — как будто он Льефа узнал.
Галл попытался немного отползти назад, но Льеф перехватил его запястье и удержал.
— Я твой господин. Я взял тебя по праву победителя, и ты не должен чураться меня. Твоя жизнь в моих руках.
Кадан сглотнул.
"Все-таки это правда", — с отчаяньем подумал он, и слезы навернулись на глаза. Никогда больше ему не увидеть зеленые просторы Элриа, никогда не услышать песен своего народа. И здесь, в чужой земле, он больше не был сыном вождя, а стал всего лишь рабом.
Льеф смотрел на юношу в недоумении. Он никогда не видел, чтобы плакали мужчины старше десяти лет.
Однако суровый и часто без меры жестокий в бою, Льеф никогда не посмеялся бы над незнакомым человеком. За насмешку же над собой тотчас вызывал на бой.
— Перестань. Ты сам выбрал свою судьбу.
Галл отвернулся к окну.
— Разве кто-то дал мне возможность выбирать?
— Я предпочел бы смерть бесчестию. Никого из людей севера не склонить на свою сторону силой — только доводами разума. Для любого из нас смерть достойнее и желаннее, чем бесславное и бессильное существование. Ты же позволил увести себя.