Сын вождя
Шрифт:
"Это только на зиму, — сказал Льеф конунгу, — мне нужно отдохнуть от войны".
"Весной твое место может занять кто-то другой".
Льефу не оставалось ничего иного, кроме как сжать зубы и принять как данность то, о чем говорил Эрик. И все же он решил вернуться домой.
Время уже близилось к закату, когда Льеф остановил коня.
— Умеешь разжигать костер? — спросил он.
Кадан покачал головой.
— Что ты за бесполезное создание? — спросил Льеф.
Кадан стиснул кулаки и опустил глаза.
Льеф
— Слушай меня, — сказал Льеф вслух, — сейчас тебе кажется, что северная земля велика. Что ты легко скроешься от меня, как только я отвернусь. Но ты быстро поймешь, что это не так. Трелли, такие, как ты, не имеют никаких прав в наших краях. Тебе никогда не стать свободным — если только я этого не захочу. Ты принадлежишь мне целиком. Я вынул твою жизнь из костлявых пальцев Хель — и теперь она моя. Захочу — оборву, захочу — сохраню и отдам тебе. Понимаешь меня?
Кадан кивнул, не глядя, впрочем, Льефу в глаза.
— Ты пока не веришь мне. Но это пройдет. Ты узнаешь, что тебе лучше со мной, чем с кем-то еще. А пока… — Льеф проверил веревку, провел кончиками пальцев по розовеющим следам на тонких запястьях, которые хотелось целовать, но не стал развязывать ее. — Жди пока я найду еду и соберу валежник. Если потревожишь Брюнена — он понесет и протащит тебя по камням. Понял меня?
Кадан кивнул еще раз. Плечи его опали, спина ссутулилась. Кадан не слишком рассчитывал сбежать прямо сейчас, и все же слова Льефа достигли цели — безысходность теперь обволакивала его, как по утру обволакивает людей и животных туман.
— Хорошо, — сказал он тихо, сам не расслышав собственного голоса, и остался стоять, хотя ноги с трудом держали его.
Льеф уложил часть снаряжения на землю и, оставив при себе один только лук, углубился в лес. Его не было достаточно долго, чтобы Кадан успел хорошо осознать то, что Льеф сказал только что и по-настоящему возненавидеть его.
"Я никому не принадлежу, — мрачно повторял Кадан про себя, наблюдая, как фигура Льефа появляется из сумрака и приближается. — Я убью тебя. А потом, если нужно, убью себя. И Конахт будет отомщен".
Наблюдая, как Льеф скидывает со спины сухие ветки и раскладывает на земле, как разжигает костер и как подвешивает над ним кроликов, Кадан представлял, как острое блестящее лезвие ножа, расчерченного рунами, который сейчас находился у Льефа в руках, вспарывает горло северянина, как выступает на смуглой коже и светлом металле алая, горячая кровь.
Наконец, Льеф вспомнил про пленника. Закончив с костром, северянин легким движением распутал узел, удерживавший руки Кадана привязанными к коню, и усадил рядом на земле. Одной рукой прижав к себе Кадана, будто опасался, что тот может сбежать, другой Льеф повертел тушку животного над огнем.
Потом
— Пройдет, — сказал Льеф и отвернулся к огню.
За весь вечер — недолгий, потому что они лишь поели и стали укладываться спать — Льеф не сказал треллю почти ничего. Только разрывая на части кролика, спросил:
— Спинку или бедро?
Кадан хотел огрызнуться, но передумал. Бедрышки он не любил. Он сказал об этом вслух, и Льеф почему-то усмехнулся.
— Что? — обиженно спросил Кадан, принимая более нежную часть кролика из рук северянина и осторожно примериваясь к ней.
— Ничего, — ответил Льеф, а про себя подумал, что галл все-таки женоподобен. Даже мясо предпочитает понежней. Но решил его не оскорблять — слишком интересно было наблюдать, как тот ест. Пальцы у галла были тонкие, а зубы белые, как будто он не знал сладкого. Кадан старательно отрывал от тушки маленькие кусочки, как будто сидел за королевским столом, а не у походного костра. Как будто был сыном жреца, а не рабом.
Льеф, впрочем, не стал спрашивать, кто он такой. Это уже ничего не могло изменить.
Когда же трапеза подошла к концу, северянин скинул плащ и указал галлу на место рядом с собой.
Кадан колебался с секунду, а потом быстро нырнул под плащ и прижался к нему. Впервые Льеф ощутил его настолько близко — руками, плечами и животом. Тело мгновенно откликнулось, в паху потяжелело, а следом и к щекам Льефа прилила кровь. Он уже жалел, что положил галла рядом с собой, хотя и не знал, как еще мог бы его согреть.
Сердце Кадана замерло. Он поднял на Льефа опасливый взгляд, начиная понимать. Напряженная твердая плоть викинга прижималась к его бедру — горячая, как котел Дагды, и твердая, как копье Кухулина.
Нечитаемым взглядом Льеф смотрел на раба.
Рука Кадана уже лежала в нескольких дюймах от ножа — оставалось только нанести удар.
— Как тебя зовут? — почему-то шепотом спросил Кадан.
— Льеф, — поколебавшись, ответил тот.
— Льеф… — повторил Кадан, все еще вглядываясь в подернувшиеся дымкой желания голубые глаза. Он думал. — И ты хочешь, чтобы я тебе принадлежал?
В глазах викинга метнулся страх. Он крепко сжал плечо Кадана, и на секунду тому показалось, что сейчас викинг опрокинет его на спину и возьмет, разрывая ткань, а затем и плоть.
Желание вперемешку со страхом всколыхнулось в нем.
— Не трогай меня, — попросил он.
— Боишься?
— Я сам к тебе приду, — Кадан отодвинул руку от ножа и провел кончиками пальцев по щеке северянина. Короткая черная борода оказалась мягкой, и в нее хотелось зарыться пальцами или носом. Льеф закрыл глаза. Кадан ощутил под пальцами дрожь, как дрожат бока взбесившегося пса, — пожалуйста, дай мне срок.